00:53

Я гуляю по проспекту, мне не надо ничего - я надел свои очки и не вижу никого!
Настанет момент:раскинет руки,
И устремится сознание
Навстречу непознанной свежести Жизни,
В объятия мироздания.
Навстречу экстравагантности Мысли,
И бесконечным возможностям,
Руку пожать флегматичному Смыслу
И повстречаться с Гордостью.
Клубится чуть видимое Обаянье,
Бурлит и плюется Сомнение,
Где-то неслышно крадется Познанье,
Снедаемое Самомнением.
В котле из Эмоций шипит и клубится
Странное темное варево,
А где-то там,изнывая,томится
Любвеобильности зарево.
И вот,ослепительный вырвется свет-
Так зародится Вселенная,
Только ведь я не о космосе,нет.
Я о другом....Наверное.


Что бы сделать хорошего что бы всем плохо стало????
В одной самой обычной стране, в самом обычном городе, заполненном тем же, чем заполнены другие города в других странах – домами, автомобилями, запахами, голосами, старыми леди, юными джентльменами, добрыми собаками и их злыми хозяевами – жил мальчик Михаэль. Жил он с мамой, папой, стареньким дедушкой, выезжавшим на улицу лишь в коляске и старшей сестрой, противной Мишей.
Каждый день Михаэль ходил в школу, но уроки ему не нравились; только лишь рисование, на котором учитель, старый отдышливый, не ругал за рисунки, а ставил оценки.
На обратном из школы пути его обычно догоняли приятели Миши. Они перекидывались им, словно мячом, а сестра стояла за их спинами и выкрикивала какую-то глупую считалочку:
-Михаэль трусишка, Михаэль врунишка, и любой мальчишка по заду ему даст!
Потом они уходили «прошвырнуться», как повторяла Миша, но Михаэль знал, что они будут курить, а потом Мишу будет тошнить, и она придет домой с зеленовато-серым лицом… а Михаэль оставался и собирал рассыпанные карандаши. Потом он шел домой и дедушка совал ему в руку шоколадку. Небольшую плитку, завернутую в холщевую промасленную бумагу – ему такие шоколадки присылала раз в полгода сестра из Бельгии. Дедушка всегда убирал коробку на верхнюю полку («На черный день») а на следующий день доставал.
Они садились обедать, и мама спрашивала, не видел ли он сестру. И Михаэль отвечал:
-Она ушла гулять с подружками.
Потом папа откладывал газету и спрашивал:
-А что у тебя случилось сегодня, сынок?
И вот тогда, за длинным приземистым столом, в полутьме протяжной комнаты, окна в которой всегда были прикрыты тяжелыми портьерами, наступал его звездный час; Михаэль мог часами рассказывать о странных людях, неизвестных странах, ведьмах, драконах – и рассказывал это так, будто пережил за одно утро, то самое, что сидел за школьной партой.
А мама и папа сидели и кивали. По вечерам, сидя в креслах, они повторяли, как хорошо, что они развивают фантазию сына, о том, что важно давать волю его творческой энергии, о том, что из него возможно вырастет детский писатель…. И лишь дедушка не только слушал, но и запоминал все эти истории; впрочем, в последние несколько месяцев Михаэль все время повторял одну и ту же сказку – о полете над всей землей; из уст мальчика лился восторженный рассказ о розоватых, окруженных золотой дымкой, облаках, о горах, чьи вершины пронизывают воздух подобно ледяным пикам, о золотистых точках, мелькающих во мгле об огромном золотом гиганте, сей жар и убивает и дарует жизнь…
И каждый его рассказ лишь немного отличался от иного. С каждым днем Михаэль все худел и бледнел… и лишь дедушка это замечал, а родители твердили заученные сказки о фантазии и энергии, и отец спрашивал, уж не хочет ли он стать летчиком, а сестра била, называя вруном….
Но глаза Михаэля все светились тем же светом – светом веры, что, быть может, это и не ложь. Он часто сидел на подоконнике в своей школе и думал, о том, как же это низко – третий этаж, после того, как он побывал на вершине мира и видел его как у себя на ладони….
А в один вечер вся семья сидела на веранде. Мать только разлила чай, дедушка достал ещё шоколада из тайника и Михаэль пристроился в ногах матери, и та топорщила его волосы рукой. Миша то и дело подкалывала брата, спрашивая, куда же он дел свои крылья….
Мальчик подошел к перилам и вдруг понял, что вот они – его крылья… большие, белоснежные… они выросли всего за мгновение, не порвав белоснежной рубашки и школьного пиджачка. Папа, мама, дедушка, сестра – все они видели крылья и молчали. Лишь когда тонкая мальчишеская фигурка с огромными ангельскими крыльями скрылась среди облаков, Миша спросила:
-Значит, и про драконов тоже правда?


Я не бог знает, какая величина… вообще-то я себя считаю величиной, но не настаиваю, чтобы мою гениальность все сразу заметили и кланялись в ножки
1. Рассказ в стадии дописывания
2. Очень необходимы рецензии (с указание удачных/неудачных моментов на ваш взгяд)

Глава 1
ВСТЕЧА

читать дальше

Глава 2
Праздник Солнца

читать дальше

Глава 3
У ручья

читать дальше

04:07

Ни дня без приключений ^-^
Дорога

читать дальше

03:57

Ни дня без приключений ^-^
Ритуал

Круг за кругом – белый мел
Тень давно прошедших дел.
Стрелка с символом души,
Скрип миров в седой тиши.
Вот скрестились грани мира,
Что жизнь создала – забыла.
Линии горят огнем
А реальность станет сном.
Верно линии скрестились,
Двери в мир миров открылись.
Вот он ключ от высшей силы.
Разрушенье тайны мира.
Шаг вперед, по центру круга.
Капля крови в сердце друга.
Под ногами капля крови.
Все обманчиво знакомо.
Слева серебро луны.
Но себя не обмани.
Справа золота металл
Час познания настал.
Сила космоса и неба
Ты войди в меня скорее!
(7.11.05)


...et lux perpetua luceat eis.
Время лечит?

Очень сложно находиться там, где каждая вещь напоминает о человеке, которого больше нет... Несмотря на перестановку, нехватку некоторых вещей, все же ищешь зацепку, частичку жизни, которой уже нет... И на мгновенье кажется, что возвращаешься в те далекие времена, ждешь, надеешься, но его нет...
Кто сказал, что время лечит? Нет, оно просто помогает забыть. Но однажды, увидев какую-нибудь вещицу, пренадлежавшую ему (человеку), все возвращается, и ты идешь по кругу, пытаясь вырваться...

Дождь.

Иногда мне казалось, что этот дождь никогда не закончится. Как будто он приследовал меня, пытаясь о чем-то напомнить, но я никак не могла вспомнить о чем же...

Все ясней становилась мысль, что я могу полностью расслабиться только здесь, в маленьком, отдаленном от цивилизации месте. Здесь еще в детстве было оставлено мое сердце. Моя маленькая крепость, бастион, непреступный, но в то же время открытый всем.

Пить в одиночестве это уже слишком, но ничего не оставалось, дождь... На столе лежало два телефона, один из которых изредко доставлял sms, создавая ощущение пространства, в то время как другой безмолвно пытался поймать сеть. Вот и пришлось пить с телефоном "на двоих"... Глупо как то.
А за окном все лил дождь, то усиливаясь, то слабея, но он был...

Солнце.

Вот уже второй день как закончился дождь и светило солнце. Днем на душе становилось легче, днем жизнь разливалась по венам приятным солнечным теплом. Но когда солнце садилось за лес внутри меня кто-то проливал дождь, который никак не мог выбраться наружу. Единственным спасением был бокен (меч), стоило только взять его в руки и начать кату в душе наступало незримое, очень хрупкое, но все же равновесие...

Поезд.

Он опаздал, так просто, на целый час, опаздал. Я ждала, сидела на камне и ждала. Почему он опаздл было уже неважно. Уже ничего в этой жизни мне было неважно. Мне было все равно... Абсолютно все равно.
Когда он наконец-то пришел я осталась сидеть. Глядя на то, как он уходит дальше в тишину. Лишь размеренным стуком колес разбивая ее. Прикрыла лицо ладонями. Тот, кто постоянно пытался пробиться сквозь меня, наконец-то выбрался наружу. Бурей, штормом, бушующем морем... Я сидела и рыдала, слыша лишь свои всхлипывания, он был последней каплей, последним, что могла выдержать моя внутренняя оборона... Оказывается так просто осознать свою слабость, быть как маленький ребенок, реветь из-за того, что тебя обидели, что-то пошло не так как мне надо было... Хотелось кричать, но в горле был ком, и из меня вырывалось лишь хрипение. Хотелось разбить руки обо что нибудь твердое, но мне было уже все-равно... мое моральное существо было разбито...

ТЫ.

Я знаю, что ты не хочешь меня отпускать. Я знаю, что нужна тебе. Поверь, я тоже не хотела уезжать, ты единтсвенное, что есть в моем сердце, лишь ты умеешь наполнять ту бездну в нем, что когда-то создал один человек. Ты нужен мне как воздух.. ты и есть мой воздух, пьянящий, чарующей воздух... НО я не хочу привыкнуть к тебе, если я привыкну, ты мне будешь не нужен... Ты должен остаться далек мне, мой маленькай мир вне цивилизации. Отпусти...

P.S. Я знала, что уеду на следующий день. И никто мне не помешает...


@музыка: twin_peaks_theme_instrumental

http://www.rbg-azimut.com
Добрый день, уважаемые сообщники.

Хотел привлечь Ваше внимание к украинскому ежеквартальному журналу фантастики "РБЖ Азимут". Журнал издается в Одессе, публикует рускоязычную фантастику любых поджанров. Содержание и обложку последнего номера журнала можно посмотреть на сайте.

Отдельно для людей, занимающихся творчеством. Редакция проводит ежеквартальный литературный конкурс с денежными призами. Произведения, понравившиеся редакции, могут быть опубликованы в журнале.

Толерантными были автомобильная сигнализация, зонт и будильник.
А вот боксёрская груша, перила и унитаз, толерантными не были никогда, потому что их всегда напрямую касалось то, что и косвенно коснётся не каждого.
Так и жил Свинарский среди этого, ругая по толерантному изнеженный унитаз, за которым в душе всё же признавал пролетарское происхождение и его естественную надобность.
Однажды толерантные и не очень предметы обиделись на Свинарского за его неправильный русский и решили ему отомстить. Автомобильная сигнализация не сработала, будильник не разбудил, а зонт с унитазом тупо сломались.
Ну и нафиг - сказал Свинарский и вышел на улицу в одних трусах.
В психиатрической больнице он рассказал эту историю врачам, но ему не поверили. Одиночество и человеческое непонимание загнали его в тупик, но он сдерживал себя от того, чтобы заговорить с земленным горшком.
Время шло, врачи не слушали его, а унитаз предательски молчал. Свинарский
рассчитывал на стулья но в больнице их не держали ещё с советских времён , а стены там были такие мягкие, что напоминали ненавистную ему, по буржуйски перенабитую подушку.
Корчась от введённых препаратов Свинарский повис на корнизе.
Икея!- Кричал Свинарский свесив ноги с шестого этажа и махая флажком Макдональдаса.

23:53

может это покажется вам странным, но вот что получилось...




Её белые одежды были испачканы пурпурной жидкостью, она въелась в волокна её платья. Красные брызги на груди, кровь капала с пальцев, кусочки мяса под ногтями, привкус чужого сердца во рту, неестественно яркие губы, подведённые чёрным глаза, длинные ресницы и иссиня-зеленая радужная оболочка так аккуратно окружила бусинки зрачков. Нежная кожа разорвана на запястьях, синеватые точки вдоль вен - как же она прекрасна. Она снимает платье, обнажая бледное тело, чужая кровь, стекающая по спине, так приятно щекотит, мурашки бегут вдоль позвоночника, в руках бутылка мартини, эта тёплая жидкость проникает в желудок – запить чужое сердце, внутри так приятно. Последняя сигарета тлеет, зажатая между указательным и среднем пальцами, следы крови на фильтре. Как же тепло сейчас. Безжизненное тело валяется в ногах – как же он прекрасен. Его тёмные кудри слегка растрёпаны, пустой взгляд в потолок. «Не смотри на меня»- надрывается она и слёзы ливнем хлынули из глаз. Она подошла к нему, к тому, что когда-то было им, села рядом на пол, переплела его пальцы со своими, лёгкая усмешка показалась на её Богровых губах. «Теперь ты любишь меня»_ улыбаясь прошептала она, склоняясь над бездыханным телом. Поцелуй в шею, она играет языком с мочкой его уха, запуская пальцы в рану, из которой уже почти не сочится кровь, нежный поцелуй в губы – последний, такой сигаретный, алкогольный и кровавый. Её соски скользят по его нежной коже, она такая ласковая сейчас, как никогда. Она тушит сигарету в его крови, растёкшейся по паркету. Проводит пальцем по своим губам – красно-кровавая помада так идёт ей, кровь так к лицу ей. Но почему-то слёзы стекают по щекам, она не может успокоиться, плача навзрыд, возглас в темноту ночного неба: «За что? Почему?» - но никто не слышит её молитву тусклым звёздам. Нож отражает лунный свет, пурпурная жидкость уже засохла а нём. Столько мыслей в голове: «Почему ты не смог полюбить меня? Твоё сердце не могло принадлежать мне? Так ведь? Так?» - мысли переросли в крик. «Теперь твоё сердце моё. Теперь люби меня. Люби, чёрт возьми». Она вцепилась в его плечи: «Слышишь, люби! Ты мой теперь, МОЙ! … Как же больно, неужели тебе было также?» - пронеслось в её голове, «это тебе за все мои слёзы и несбывшиеся надежды». Взмах, нож блеснул в ночном полумраке, теперь он в ИХ крови, сердце остановилось. Её кровь по паркету сливалась с его кровью. Их пальцы так и остались переплетёнными. Они лежали в тёмной комнате и лёгкий ветер из форточки играл с их волосами…

Музыка души - это не спетая ещё песня жизни
Что то стало грустно, и решила написать про вампиров.....

Вампиры повсюды искали меня,
А я убегала от них, от себя,
Я чувствую боль где то там, глубоко,
А вампиры пока ушли далеко.
Они мне сказали: "Подумай, ведь ты
Так чувствуешь боль, какую знали и мы,
Поверь, мы поможем, и боль мы изгоним,
Ведь тебя мы найдём и снова догоним,
Поверь, тебе лучше с нами пойти,
Иначе на небо придётся уйти".
Она посмотрела на них, и сказала:
"Пойду я, я здесь ничего и не знала,
А смерти я точно уже не хочу,
Я знаю, ему за себя отомщу".


Когда идёт дождь, посмотри на небо - и ты увидишь двух ангелов, исполняющих танец Смерти.
Видишь огненные знаки, пламени огни?
Это – светлячки во мраке, адские костры;
Пляшет пламя, исполняя танец бытия,
Тебя сказкой соблазняют – скажи «нет», Сестра!

Я бы тебя защитила, но уж нету сил –
Кости мои из могилы кто-то разбудил;
В странной мгле я растворяюсь, всё кругом черно,
Девой в пламени являюсь. Всё предрешено.

Шепчут камни и деревья, что б бежала ты,
Шаг – и пламени искренья. Будто взаперти.
Глупо ждать, что хворост прогорит дотла –
Руки твои цвета охрист – соберись, Сестра!

Ты беги скорей, быстрее, прячься в темноте,
Я поймаю в клетку зверя, что убить хотел;
В моём сердце как-то пусто, холодно внутри,
Без тебя, Сестра, мне грустно. Жажду я любви.

Знала б я, что была зверем для тебя, мой друг,
Я бы отворила терем, позвала подруг;
Отчего же получилось, что пришла беда?
Почему не попросилась на волю, Сестра?

Это ты, не побоявшись, рыла мне могилу,
И тогда так зло смеялась… А я тебя любила.
Предана была тебе и хотела счастья,
Быть хотела в твоём сне. Быть твоею частью.

Видишь огненные знаки, пламени огни?
Это – светлячки во мраке, адские костры;
Не врала я, что любила, – тишина в ответ.
Теперь рядом две могилы. Сестры больше нет…

15:51

Что бы сделать хорошего что бы всем плохо стало????
В детстве мне всегда было интересно, что такое школа. Я думала, там будет интересно, там будут друзья и развлечения.
Но школа оказалась довольно мерзким местечком. Я слишком поздно поняла, что самое важное в ней – это касты. Это Короли и Королевы. Есть их Придворные. Есть Крестьяне – простые девчонки и ребята, жизнь которых состоит в том чтобы просто не вызвать гнев Королей и отсидеть свои персональный ад от звонка до звонка. Я – одна из них.
А есть Изгои. Таких мало, но они есть. Мне их жалко, но я, как и остальные Крестьяне, пытаюсь их не замечать. Мне не охота стать одной из них.
Не могу сказать, что моя жизнь так уж плоха. Даже наоборот. У меня есть несколько друзей, нормальная семья, своя комната, лабрадор, старенький фордик, подаренный бабушкой на шестнадцатилетние. Типичный набор типичной хорошей девочки. И проблемы такие же – прыщи на лице, новые джинсы и мальчик из параллельного класса.
Мне все это казалось вечным. Незыблемым. До сегодняшнего дня, когда все изменилось.

**********************

Несколько раз в год на территории Штатов или Канады сумасшедший школьник врывается в школу и расстреливает своих одноклассников. Или режет их. Иногда это нелепая случайность, а иногда – страшная трагедия. Но чем бы это ни было, мы смотрим про такие случаи каждое утро, завтракая бутербродами, а потом идем в школу. Нам кажется, что с нами такого не случиться.
- «Трагедия в Виргинии. Студент ворвался в Музей Современного искусства и расстрелял группу школьников на экскурсии. Погибло тринадцать школьников, ещё пятеро находятся в критическом состоянии. Личность преступника установлена – это был шестнадцатилетний Мартин Спенсер, учащийся той же школы, что и все пострадавшие. Семья Спенсера, покончившего с собой после жестокой расправы, утверждают, что у него были большие проблемы с одноклассниками, администрация учебного заведения это отрицает. Проводиться расследование».
Мама выключает телевизор и говорит:
- Милая, пора в школу. Может, подвезти?
- Нет мам, я сама.
Форд не заводиться с ни первой попытки, ни со второй. Я понимаю, что если он сейчас не заработает, я опоздаю в школу. Ровно 8:32 в коридор выходит директор Беггинс и в школу больше не попасть. Предки меня убьют….
- Давай, милый, заведись, ну пожалуйста.
Ура. Довольное урчание мотора.
Я подъезжаю к школьной стоянке, паркую, Фордик и бегу к школьному зданию. Успела.
На крыльце сидит мой приятель, Макс.
-Привет.
- Как дела?
- Нормально. Сейчас что?
- Литература.
Мне нравятся эти уроки. Учитель, мистер Саймонс, особо не придирается к ученикам, просто тихо сидит и бубнит у себя за столом, выставляя хорошие оценки тем, кто его слушает. Время от времени, правда, бывают и тесты, но совсем простые.
Впрочем, большинство учителей здесь такие. Есть и зверствующие, но их очень мало. В этом мне, пожалуй, повезло.
Биология. Морщась, я режу бедную лягушку. За что же её так? Ой, а какая мерзость внутри….
На физкультуре можно тихо сидеть в стороне, пока все остальные играют в мяч. Макс сидит вместе со мной – он дико боится мяча, я же просто не люблю играть. Мы тихо переговариваемся.
Ленч.
Мы берем отвратительную, варенную вареную колбасу. Даже звучит по-идиотски – вареная колбаса, которую сварили. Берем нечто, отдаленно напоминающее пюре – слишком жидкое и бледное. Берем соки в пакетиках – единственное более-менее съедобное.
Мы садимся за стол.

*******************************

Я не поняла точно, когда все началось.
Я доедала пюре, Макс успел вскрыть баночку из-под сока. Вдруг он роняет её мне на колени.
- Ты чего…?
Хлопки. Бэнг-бэнг-бэнг.
В прошлой школе, где я училась года за два до того, как мы переехали из округа Колумбия, у нас были уроки личной безопасности. Слышишь хлопки – падай. Учительница, диктуя конспект, могла резко ударить книгой о парту – и ты падал рядом с другими, думая о том, что не надо было надевать белую кофту.
Сейчас я проклинаю дурака, взорвавшего хлопушки. Проклинаю Макса-растяпу. Проклинаю светлую юбку. Проклинаю пыль, покрывающую пол. Придется сбежать с уроков – не могу же ходить весь день в пятнах!
Вокруг гам. Ну чего смешного в том, что я… хм… «упала»?
Но это не смех. Это крики. Крики страха. Я поднимаю глаза. Стол, за которым мы сидели, упал. Рядом со мной разлито пюре и сок. Макс лежит рядом.
Крики.
Хлопки. Бэнг-бэнг-бэнг.
Я ничего не вижу – мы лежим в углу. За дальним столом. Нас не видно, но не видим и мы.
- Макс, ты сбрендил? - кричу я и пытаюсь подняться.
Он рукой держит меня и шепчет:
- Лежи, дура.
Я слышу чей-то голос. Он орет, перекрикивая хлопки, что бы все лежали. Я вижу, как совсем рядом со столом проноситься Энни Суонк – невысокая полная девушка.
Я должна была испугаться, когда она упала. Просто упала ни с того ни с сего. А под стол пробралась тоненькая струйка крови. Но я не испугалась – просто отодвинулась подальше. Юбку и от сока почти невозможно отстирать, что говорить о крови.
Все умолкает. Я слышу плач. Нету больше и хлопков. Только говорит кто-то.
-Вы все… уроды… прите сюда и чтоб никто не ныл…
Я хочу подняться, но Макс опять хватает меня за руку.
- Лежи, ***, кому говорят. Они же нас пристрелят.
Но кто-то уже подошел к столам. Кто-то заглянул туда, где лежали мы.
- Вы глухие? Или обосрались от страха?
Я встаю, слегка отдергиваю юбку и перелазаю через стол. Он узкий и длинный. Наступаю на руку Энни и смотрю на неё. Глаза открыты и мертвы, поддернуты полупрозрачной пленкой, на зеленый топ со слишком глубоким разрезом сместился на бок и теперь виден лифчик. Чуть ниже груди три или четыре красных пятна.
Энни – одна из низших. Точнее, была ей. В прошлом году покончила с жизнью одна из презренных, Нина Эскот. Я не раз становилась свидетельницей того, как её унижали королевы. А потом эти же королевы плакали около стенда с её фотографией. Что ж, Энни. Теперь ты тоже королева. Пусть и посмертно.
Я узнаю и держащего оружие.
Том. Том Прайс. В младшей школе мы учились вместе. Его все тогда дразнили Тедди – уж больно он напоминал одного из этих медвежат (прим. автора – игрушки Me to you, медвежата, столь любимые сентиментальными девушками). А потом его отец бросил семью, мать стала пить и Тома мгновенно сделали козлом отпущения.
- Привет, Том.
Он молчит. Лишь дуло, направленное на Макса слегка отклоняется в сторону.
Мы идем туда, где на коленях стоят человек 15. Рядом с ними – ещё двое таких же, как Том. Обреченных на вечное презрение. Парень и девушка. Джесси и Мэллоу.
Похоже, повезло немногим. Я переступаю через тех, с кем раньше училась. Общалась. Целовалась. Один раз Макс вскрикивает. Таша, его девушка, лежит у самого окна, спиной вверх. Наверное, хотела выпрыгнуть.
Я считаю – в столовой было немного народу. Максимум – человек 60, мало кто успел придти на ленч, да и не все завтракали в здании. На полу не меньше полусотни трупов. Ещё человек двадцать в углу.
Интересно, а побили ли они рекорд? Я постаралась припомнить, скольких убил в 64 году маньяк на вертолетной стоянке. Нет, не помню.
Отправляя своих детей в школу, родители твердят: «Нет, мои дети хорошие. Они учатся в хорошей школе, где все ребята дружны и милы друг с другом, в школе, куда никогда не придет маньяк с пистолетом, и не будет стрелять по детям». Они не догадываются, что именно их детишки растят этого маньяка, воспитывает его. И сегодня моя мама во время обеденного перерыва включит местные школы и увидит репортаж из здания старшей школы Вест-Хилла.
«Несколько учеников ворвались в здание старшей школы Вест-Хилла и силой удерживают (а может и не удерживают уже) около двух десятков заложников. Да, если верить свидетелям – некоторым из ребят удалось разбить окна и выпрыгнуть через них – в зале было около восьмидесяти человек – к счастью не все собрались в столовой. Да, правительство ведет с ними переговоры. Мы будем молиться за оставшихся в живых ребят».
А потом люди будут нести цветы моей маме. Будут говорить, как они ей сочувствуют. Как им больно и грустно. Говорить, что я на небесах. Там, где мне будет лучше. КАКОГО ЧЕРТА???? ЕСЛИ Я СДОХНУ МНЕ БУДЕТ ЛУЧШЕ????
Эти люди вырастили монстров. Они это знают и отрицают это. Это куда страшней, чем поступки их воспитанников, ежегодно убивающих десятки своих соучеников.
А если погибнет Макс, то цветы принесу его маме я. Я буду говорить, как я сопереживаю ей и сочувствую. Буду говорить, что мне больно и грустно. Что Макс сейчас там, где ему лучше. Я ведь тоже растила монстров и один из них сейчас тычет оружием мне в лицо.
Мы становимся на колени. Рядом с другими. Слева от меня Эври Мест. Худенький паренек. Музыкант. Я слышала, как он играет на флейте. Тихо, завораживающе. У него тонкие изящные пальцы и он всегда в черном. Он о чем-то думает и тихо мурлычет под нос. А впереди хлюпающий носом Тони Роен. Он нападающий в команде по футболу и ему предложили спортивную стипендию. Когда это случилось, в школе была собрана торжественная линейка – мало кто из школы получал спортивные стипендии. А сейчас Тони, всегда доводивший до слез других, сан плачет. Роен сломал когда-то палец Месту. А теперь Эври положил руку ему на плечо – они совсем рядом – и перестав мурлыкать что-то шепчет.
-Все будет…. Выберемся… успокойся… ты … злишь их.
Макс справа от меня. Он не плачет а, молча смотрит на Ташу.
Я кладу руку ему на плечо:
-И мы тоже попали сюда.
Он словно не слышит.
А вокруг все бурлит. Я слышу крику с улицы. Я вижу тех троих, что держат нас под прицелами. Ещё один стоит у окна. Он такой крошечный – пушка в руках больше него самого. Он похож на воробушка. Взъерошенный, худенький и, кажется, испуганный. И Тедди-бир – пухлый, со светлыми волосами, он ведь тоже испуган. Что там – они боятся. Боятся не нас – боятся, поймут ли их взрослые.
Одна из них Мэллоу. Я помню её – даже лучше чем надо. Я несколько раз заходила в туалет, когда Королевы и их придворные избивали её. За что я так и не поняла – я старалась тут же забывать о том, что видела. Но всегда во мне жило какое-то непонимание. Мэллоу очень красива, красива до неприличия – огромные голубые глаза, черные вьющиеся волосы, белая идеально чистая кожа, пухлые губы.… Хотя нет, как раз за это её и били – били за то, что не могли сравниться. Стая ворон легко заклюет павлина – так же заклевали Мэллоу. Сейчас Мэллоу красная, с возбужденно горящими глазами стоит совсем рядом со мной, ища кого-то среди трупов. Том, бродивший недалеко говорит ей, совсем тихо – в столовой лишь иногда раздается чей-то слабый плач.
- Марисы нет.
- Через окно?
- Да, похоже.
А на улице твориться ад. Тот, который стоит у окна время от времени стреляет. И доносятся крики. А потом сирены.
Это полиция. Сейчас они попытаются вступить в переговоры с террористами. Они будут думать лишь о том, как эффективно уничтожить преступников с наименьшим количеством жертв. О том, как застрелить пятерых подростков, заказавших оружие через Интернет и отомстивших своим одноклассникам. А потом будут говорить о том что «у этих пятерых просто снесло крышу, они бы не перед чем не остановились». Может, это правильно. Может, так и надо.
И голос – сухой металлический голос говорящий сухие металлические фразы:
-Ребята не делайте глупостей. Ребята, мы можем вам помочь. Просто положите оружие и отпустите своих одноклассников. Ребята, если вы сделаете это сами, ваше наказание будет мягче.
Полсотни трупов. В Нью-Мексико нет моратория на смертную казнь. После полусотни трупов даже добровольная сдача никак не смягчит им наказания.
Тот, кто у окна, стреляет. Раз. Два. Три. И столько же выстрелов в ответ.
Тот, который у окна, кричит:
-Мы отпустим заложников, если за нами пришлют вертолет. Трое отправиться с нами и если пилот не довезет нас до Мексики, то они трупы.
Я думаю – а кто из учителей умер? Может кто-то из этих пятерых убил старенького Саймонса? Мне его жалко. Тиша его внучка.
Тот, который у окна перекрикивается о чем-то с полицейским.
Он отходит и говорит о чем-то с Тедди-биром. Выстрел. Тедди, стоявший спиной к окну падает. Дальше все беззвучно. Раскрывается рот у Мэддоу. Она кричит. Тот, который говорил с Тедди, хватает Макса за шкирку, поднимает и тащит к окну. Макс не сопротивляется – он смотрит на Ташу и тихо шевелит губами.
Я неожиданно узнаю того, который стрелял – фотограф из нашей газеты. Странно. Вроде бы все видели его по нескольку раз, знали имя. Но не запоминали, он просто выскальзывал из памяти…. Я и сейчас не могла вспомнить, как его зовут. Джонни? Джек? Джесси? А нет, Джастин! Джастин Четвин…
-Он мог жить. Вы убили его.
Стреляет. Я смотрю на то, как Макс оседает и понимаю, что потом я буду десятки и сотни раз вспоминать этот момент. Буду плакать. Буду корить себя за то, что не помогла ему. Ведь мы – друзья. Но сейчас меня интересует только одно – какие цветы подарить его маме, что бы они ни были слишком неуместными.
А слеза бежит вниз по щеке.
-Хорошо, ребята! Только не делайте больше глупостей.
Ещё одна слеза. КАК СИТУАЦИЮ, КОГДА ОДИН ПОДРОСТОК ВЫШИБ МОЗГИ ДРУГОМУ, МОЖНО НАЗВАТЬ ГЛУПОСТЬЮ? Какие все-таки взрослые странные.
Эври кладет руку мне на плечо.
-Не надо.
Я перестаю плакать. Ещё успею – если повезет.
Я оглядываюсь по сторонам. Смотрю на тех, кто стоит на коленях – хотя некоторые уже присели – вокруг меня.
Несколько футболистов. Они обмениваются взглядами. Иногда что-то шепчут – так, что только губы слегка шевелятся – друг другу.
«- Они нас всех убьют, придурки»
Они не хотят никого спасти. Они хотят, что бы их фото поместили на обложку Newsweek, а их самих приглашали на телешоу. Да мисс. Это было просто ужасно. После того как они убили Макса мы поняли, что должны сделать это. Да мисс. Мы молимся за тех, кто там погиб. Даже за них. И это «них» будет произнесено с такой грустью, что взрослые будут промокать глаза от умиления. Боже, как это благородно – они молятся за тех, кто их чуть не убил.
Мэллоу сидит на корточках, прижав к себе Тедди. В ней искренности больше чем в тех кто будет плакать о «бедных детках» увидев репортаж в новостях или прочитав статью в газете. Они будут плакать, потому что должны. А она – потому что хочет.
Что происходит дальше, я не понимаю. Кто-то из футболистов хватает Джастина за ногу. Тот падает. Когда его винтовка ударяется об пол, раздается выстрел. Эври оседает. Его голова прямо у меня на плече. Ему попали в бок. Тони поворачивается. И берет Эври за руку.
-Ты как старик?
Глупый вопрос. Но такой искренний.
-Ничего. Выживу.
Я кладу голову Эври себе на колени. Странно, но крови почти нет. Наверное, хороший признак.
-Держись.
Это все занимает сотые сотых секунд. Я не вижу, как футболист подминает под себя Джастина. Как они сражаются.
Я вижу, как Мэллоу медленно раскачивается, прижав к себе голову Тома.
Я слышу, как двое других начинают стрелять по нам. Им больше нечего терять. Я падаю. Надо притвориться мертвой – только вот зачем?
Футболисты вскакивают. Их пятеро. Они сбивают с ног двоих – кто-то из них падает при этом.
А потом я вижу, как Мэллоу вставляет пистолет себе в рот и стреляет.

*****************

Прошло несколько дней.
Эври уже выписали из больницы. Сегодня на берегу реки должна пройти памятная церемония. Церемония в память о Максе, Тише, Элли, Тони. В память о других сорока девяти, убитых тогда. Но не в память о пятерых подростках, захвативших столовую в старшей школе небольшого городка. Общество отказывается вспоминать тех, кого вырастило.
Журналисты нас не трогают. Начнут через несколько дней – так они проявят сочувствие и солидарность.
Ребята из нашей школы стоят на берегу. Расступаются перед нами. У всех в руках кораблики – самодельные бумажные кораблики, на которых написано в чью они память. У нас – у меня и у Эври, двух из пятерых выживших тогда – тоже кораблики. На моем написано - Джастин Четвин, Мэллоу Розенберг, Том Прайс, Ричард Доусон, Кен Брикман. И Макс.
Я, наверное, ничуть не лучше остальных. Такая же лицемерная, с этим своим корабликом.
А взрослые… их интересует как эти пятеро пронесли оружие в школу. А не почему они это сделали. Ведь если начать копать до истоков, придется все менять. А так можно притворяться, что такого больше нигде не повториться. Как удобно…
Ты в ответе за тех кого приручил. Ты в ответе за тех детей, которых растишь. Только вот общество об этом забыло.



13:52

Боль

want to love

<o:p> </o:p>




Ты не нарисуешь свою боль.



Я прошу, а ты меняешь тему.



Боль - это и есть твоя Любовь.



Боль твою не лечит даже Время.



Время заставляет лишь притихнуть,



Притаиться, чтоб ударить вновь.



что-то резко выскочит и вскрикнет -



Это отзывается Любовь...



Т ыне хочешь рисовать Ее.



Хоть для себя не раз ты рисовал.



Она - это горькое "табу"твое,



Никому это раньше знать не разрешал.



Разрешил только мне, и вопрос:почему?



Боль не лечиться болью других человек.



Я твою Боль в душе у себя сохраню...



И слезами безвыходность из под век....



Ты не будешь грустить больше -



Много ли тех, кто тебя полюбил, когда ты был печален...



Т ы такой интересный, чудной человек,



Но душа твоя - лед, да и сердце хрустальное.



Алкоголь помогает на вечер забыть,



Только утром по кругу:печаль и похмелье.



Ну скажи, сколько можешь ты призрак любить?



Мы с тобою похожи. Холодной постелью.



Ты не скажешь мне тех слов,что ты ей говорил, Я не Боль.



И не надо передо мной пополам изгибаться.



Все исполню:что хочешь, проси,хоть Любовь,



Но не нужно просить с Болью вновь целоваться...



меня рвет на куски эта глупая Боль.



Холодна и красива. Она - твое эхо.



И быть может, все это малая толика,



И быть может, все это тебе не помеха...



Ты никогда не забудь, что я рядом с тобой.



Засыпаю и сплю,всеравно буду рядом.



И пускай я лишь буду чьей-то мечтой,



Не твоей. Но ты просто целуй меня взглядом...




@музыка: Inferno

19:28

Дом. Светлый, тёплый. Через оконное стекло в комнату пробираются маленькие солнечные зайчики. Они чекотят нос той девушки, что наблюдает за происходящей по ту сторону окна картиной уже пятый месяц... Красота! Улица наполнена духом лета! В ветерке витает добро и приветливоть прохожих, что даруют друг другу улыбку. Она по-детски замахала своей нежной ручкой одному из них! Её взгляд был так наивен и чист... Она так хотела, чтобы тот мужчина, что так мило улыбнулся вон той девушке с корзинкой ромашек, которая продаёт эти цветы каждый день, обратил на неё свой взор и одарил приветливой улыбкой... Но вместо той чудесной доброты в глазах этого мужчины, она увидела гнев и презрение... Он пепелил её взглядом, давая понять, что ей не место в этом мире... Она сидит там, где должна быть! И у неё нет права отвлекать нормальных людей от их занятий... По щекам полились горячие капли отчаяния... Она резким движением открыла окно.
- Что я сделала??? Разве так трудно было мне улыбнуться??? - зарёванный голос разнёс по улице детскую обиду этой девушки.
- Сумасшедшая... - пробубнил каждый, кто слышал бедняжку...
В палату ворвался санитар... Лекарство, постель, непробудный сон...
Утро нагрянуло внезапно. Лучики солнца так же щекотали носик... Но в глазах уже не было желания улыбаться и радобаться... Пропало желание жить. Пустые серые глаза смотрели на корзинку со свежими ромашками. Как прекрасны эти простые цветочки! Как бы ей хотелось быть цветочком, который покупает вон тот парень! Он, верно, подарит его своей девушке... Нет-нет! Она бы хотела быть той девушкой! Она вскочила со стульчика, который всегда стоял у окошка. Девушка решила разыграть сценку...
- Дорогая, это тебе! - грубым голосом пробубнила она, держа в руке ложку.
- Ой, ромашка! Я так люблю ромашки... - тоненьким голоском пропела девушка, принимая "ромашку".
Она закружилась в вальсе... Она танцевала со своим любимым! Она слышала звуки прекрасной музыки... Она видела бал. И на балу ей все улыбались! Она была красивей всех... Ей завидовали! Ею восхищались... Резкий звук разбивающегося стекла! К её ногам упал камень. Ещё один, ещё... Девушка спряталась за шкаф, схватилась обеими руками за голову и начала кричать... На улице послышался голос той продавщицы цветов, что всегда сидела на против окна девушки, торгуя ромашками.
- Разбойники! Вам не стыдно беспокоить больного человека? Марш от сюда, а не то позову полицию!
Врач, лекарство, снова сон... Месяц за месяцем... Её пичкали лекарствами. Над ней издевались прохожие... И только девушка с ромашками жалела её. Она отгоняла мальчишек, что наровили её подразнить. Она вступала в спор с прохожими, что постоянно обвиняли бедняжку в её болезни. Она единственная, кто бедняжке улыбалась искренней улыбкой от всего сердца - открытого доброго сердца. Она была одной, кто видела в девушке по ту сторону зарешётчетого окна человека, который пытается зацепиться за жизнь!
В один прекрасный день девушка решила отнести ей ромашек, чтобы хоть как-то порадовать бедняжку... Она так давно не выглядывала в своё окошко. Продавщица цветов успела соскучиться по ней. Она видела в ней сестру. Свою старшую сестру, которая пропала без вести... И сейчас искренне сожалела о том, что больше не видит девушку из окна.
В регистратуре ей ничего не сказали...
- Я хочу отнести цветы той девушке, чьё окно выходит на улицу! - в очередной раз сказала продавщица.
- Цветы? У неё не было семьи и не было друзей... Вы кто? - спросил врач, который подошёл со спины.
- Мы познакомились с ней... Я работаю напротив её окна... - начала было объяснять девушка.
- Вы Катрин?
- Да... - удивлённо сказала продавщица.
- Пойдёмте.
Палата 126. Алиса Мулан. Робко скрипнув, дверь показала палату той бедняжки. Тёмно-серые стены. Одинокая незастеленная кровать. И шкаф. На полу осколки и камни. Окно разбито. Никто так и не убрал всё с того момента, как мальчишки швыряли ей в окно камни! Она никому была не нужна... Катрин подошла к окну... Там стоит её ларёк. Улица выглядит такой светлой, тёплой... На подоконнике выцарапано: "Спасибо Катрин! Ты подарила мне свет солнца в своей улыбке и красоту в самых простых цветах..."
Кладбище находилось рядом с психиатрической больнией. Больные жили не долго... Кто решал покончить с собой, кто умирал от передозировки лекарств... Кому это было важно? Ни у кого из них не было родных, а если были, то они сами сюда их отправили... Маленький деревянный крест с табличкой.
"Алиса Мулан. 18.03.1985.-13.08.2006."
- Я не успела... Это было вчера... Прости меня, Алиса... Не успела...
Маленький крестик. Свежая могилка. Белые ромашки упали на сухую землю. Над могилкой стоит продавщица цветов. Совершенно посторонний, но самый близкий человек...



20:58

mobile comme l'onde...
В шикарном платье, волосок к волоску,
Сводила любого ума...
Своими "хочу" приставляла к виску
Пистолет и стреляла сама.

"Ах, сударь мой, я же так хороша!
Так сделай, что ты стоишь!"
Ее их глупые лица смешат...
Потом они падали с крыш.

Жестокая леди, ангел коварный,
Она не боялась молвы.
"И нечего, милый. Нет я не варвар,
Такой меня сделали вы!"


Музыка души - это не спетая ещё песня жизни
Любите все, как я его любила
И не просите больше ничего.
И не шутите так, как я шутила
Всё время чувствами его.

Вы не страдайте так, как я страдала
Ведь жизнь так коротка, увы,
А светлого ведь в ней не мало
Она так хороша, взгляни!



Дом Дон Кихота.
Наша деревня лежит далеко от столицы.У нас мало знают о литературе.
И приезд иностранца-событие.
Иностранец обнаружил,что дом одного крестьянина похож на дом Дон Кихота.Это могло быть просто догадкой,никто не видел настоящего дома Дон Кихота.Это могло быть частное мнение этого иностранца.
Но все,кто взглянул на дом,после убеждались,что это так.Нахождение дома относительно сараев,курятников и заборов не оставляло сомнений, что это дом Дон Кихота.
Поток иностранцев увеличился.Объявили дом национальной святыней Испании.Крестьянин имел многочисленное потомство и был вынужден браконьерничать и приворовывать.Внимание к дому ему мешало.Он жил и удивлялся,как так могло оказаться,что его дом-это Дом Дон Кихота.
Переселение коснулось и его. Он продал дом на слом.Покупатели не тронули дворы и сараи.
Сейчас,глядя на двор без дома,удивляешься,куда исчез энтузиазм Испании,ведь она признала дом своей национальной святыней.Дом игрой случайных совпадений в форме не вызывал сомнений у большей части планеты,что это дом Дон Кихота.Возможно,этот дом оказался неожиданной обузой для Испании.Охрана его была сопряжена юридическими сложностями,что дом находился на территории другой страны.Что касается до его жильцов,он не представлял для них ценности-они продали и уехали с санитарно-защитной зоны.
Приезд иностранцев сейчас редок,в большинстве своем это неосведомленные люди,но есть и те,кто знает об исчезновении дома.Они разглядывают остатки дворов.Они пытаются воссоздать в памяти отсутствующий дом.
Глупо положение Испании.Ее смущало навязывание этого дома,она предвидела ожидающие осложнения,не хотела принимать положение вещей.Лишь мировое давление поклонников Дон Кихота заставило признать дом Дон Кихота.Теперь,когда дом разрушен,возникло давление на Испанию восстановить дом.Но вдруг обнаружилось,что нет ни единой фотографии дома.Если даже удастся пробить все разрешения и получить все документы на восстановление дома,никто не помнит,как выглядел дом Дон Кихота.
Все обрушились на правительство Испании за нерасторопность.Ведь разрушения можно было избежать,если вовремя купили бы дом. Правительство Испании утверждает,что государство было тогда тоталитарно,значит,покупка дома была недоступна.Но это не соответствует действительности.Тогда уже начались демократические преобразования,и этот вопрос можно было уладить.
Все кинематографические попытки воссоздать дом Дон Кихота не встречали такого всеобщего принятия образа.Любой человек,увидев дом,не сомневался,что это именно тот Дом.


alles oder alles?
Я хочу услышать твой голос сквозь трубку, или прямо в ухо,
Улыбнуться одними глазами, и провести пальцами по щеке сухо.
Помолчать вдвоем и идти по Невскому проспекту, или сразу налево,
Мягко сжать твою руку, неспешно, осторожно или даже несмело.

Хочу встретить тебя на вокзале, и даже поздороваться с провожатой,
Стоять на платформе и может казаться прохожим какой-то сжатой.
Сначала побояться тебя обнять, а потом бросится в спешке на шею,
Понять насколько скучала, и спугнуть с твоих глаз грустную фею.

Хочу попасть с тобою под дождь, и бродить по мокрому городу,
Смущать губами облака, и не поддаваться осеннему холоду.
Искать на ветвях незабудки, и ещё не раскрытые лотосы,
Касаться рукой твоей кожи и вплетать пальцы в волосы.

Я хочу услышать твой голос, такой близкий хоть и сквозь расстояния,
Рассказать все что думаю, и реальностью сделать мечтания.
Подождать одну вечность нашего времени, и ещё немного сверху,
Забыть навсегда о потерях, и пройти разлукой проверку.





22:34

mobile comme l'onde...
Снова перрон, снова прощанье.
Рядом двери в вагон,
Шепчем банальные обещания,
Думая, что все это сон.

Снова целую горячие губы,
Только секунду, миг.
Я никогда тебя не забуду
Слезы текут..Всхлип.

Ты за стеклом, окна закрыты,
Я опираюсь рукой,
То,что вокруг будто размыто,
Остался лишь взгляд твой.

Снова перрон, снова разлука,
Поезд тронулся в путь,
Я у окна, на стекле мои руки,
Тихо шепчу: "Не забудь..."


You see and say "Why?", I see and say: "Why not?.."
Его звали Волшебник, хотя на самом деле он не обладал никакой магии. В подростковом Волшебник пытался читать мысли и передвигать ложки своих обидчиков с школьной столовой, но так ничего и не вышло. Тем не менее, теперь он был обладателем странички с громким именем «Обитель Волшебника» в Интернете, а также на всей своей корреспонденции, внизу он ставил закорючку-подпись, а потом приписывал «Всегда Ваш Волшебник». Хотя, на самом деле, писал кому бы то ни было он не часто, всё чаще писали ему. Дело в том, что Волшебник коллекционировал марки. У него были огромные альбомы, доставшиеся ему от отца, где в хаотичном танце расположились марки животных и диковинных птиц, старинных ножей и кухонной утвари. В особо неудачные школьные дни, Волшебник приходил домой и запирался в своей комнате, разглядывая альбомы. Сначала это занимало совсем немного времени, а потом все больше и больше. Так длилось до тех пор, пока ни на что другое время совсем не осталось..
Умер отец – вместе с альбомами к Волшебнику перешла изрядная доля денежных средств, что решило многие его проблемы и позволило посвятить себя любимому делу.
На улицу он выходил всё реже и реже, пока в один ужасный момент не понял, что улица населена какими-то странными, а точнее страшными существами, а здесь, в его комнате, заваленной альбомами со старинными марками так тепло и уютно. Марки стали его друзьями – когда поднимали настроение, и врагами – когда рвались или терялись.
В скором времени – года так через 2-3, Волшебник понял, что ему нужны свои марки! Те, на которые он каждый день по нескольку раз любовался, трогал их – изнашивались, и, кажется, конец их был близок.
Тогда он пересилил себя и позвонил своему распорядителю. Так он узнал, что существует Интернет и фотоаппараты, на которые фотографируешь и сразу можно вывешивать в этот самый Интернет.
Волшебник обладал не только изрядной суммой на банковском счету, но и быстрой обучаемостью. Казалось бы: вот он звонит распорядителю, а вот у него уже свой сайт, на котором он вывешивает фотографии марок, сделанные одной из самых лучших на данный момент камер.
Пара слов о себе, адрес «До востребования», и к нему со всех концов света посыпались конверты, который раз в неделю со стуком в дверь приносил помощник распорядителя.
Волшебник был счастлив! Вряд ли кто-то из адресатов получал обратную реакцию на своё письмо. Да и что там было – в этих самых письмах – никто не знал. Волшебника интересовали только марки. Странный блеск в глазах и трясущиеся руки – вот что с ним случалось, когда он, держа над паром, отделял марку от конверта. Далее следовало любовное приклеивание к совершенно новенькому альбому.
Но не только марки интересовали Волшебника. Наш мистер был влюблен. Это случилось неожиданно, и никто представить не мог, что нечто подобное может случиться с тем, кто сторониться людей даже в телевизоре. Пришел конверт – на марке был изображен красный пион – ничего особенного, но этот запах! Запах сандала, хотя Волшебник и не знал этого, свёл его с ума. Он не знал, кто или что еще может так пахнуть. Бисерный почерк и женское имя на конверте. Он нюхал и нюхал его, кружась по комнате. Очнувшись лишь через неделю, когда запах уже почти выветрился, Волшебник с удивлением обнаружил, что марка всё еще на конверте.
С тех пор марки отошли на второй план. Волшебник ждал писем с чудесным запахом. Да, он ответил этой таинственной цветочной даме. Он взял чистый лист бумаги и закрыл в конверт. Написал адрес, что был на цветочном конверте и отправил. Странно это или нет, решать не нам с вами, но Волшебник получил ответ – с марки на него смотрел синий гиацинт, а письмо всё также пахло сандалом.
Я не знаю, чем закончилась эта история, одно точно: полгода назад, я разговаривала с его распорядителем, который и рассказал мне всё это. И вот, представьте себе, тогда Волшебник всё ещё получал эти письма, а также сам посылал чистые листы – лишь водяные знаки на них менялись. А в коллекцию к пиону и гиацинту добавился целый сад.
Кто она – эта таинственная цветочная дама и существует ли она на самом деле? Ответить на этот вопрос не так легко, как его задать. Одно верно: Волшебник всё ещё живет в своем мире из марок, сандала и грёз.