Он увидел её у окна за столиком кафе и как это бывает влюбился. Не жадно и алчно, не желая и уничтожая, а красиво и легко. Она была милая и светловолосая. Аккуратные кисти рук, открытое лицо, склоненная голова. Сидела над чашкой фруктового чая и вертела в руках мобильный телефон. Время от времени делала глоток из белой фарфоровой чашки и смотрела на часы.
Явно ждет кого–то. Его столик был через один от нее. Мысли, сомнения предположения… он не был из робкого десятка, и то что он не подошел и не познакомился сразу значило лишь то, что он не хотел разбивать иллюзию словами, не хотел нарушать ее ожидания, наблюдаемого им и ему просто нравилось смотреть.
Она еще раз кинула взгляд в окно, вздохнула и поднялась. Накинула легкое бежевое пальто, и подхватив на плечо сумку направилась к выходу. Проходя мимо подарила ему удивленный взгляд, заметив пристальное внимание и почти исчезла из поля зрения. Его губ коснулась легкая улыбка
- Стоите! – небрежно – Вы кого-то не дождались? – Мгновения красивых осколков отчужденности между двумя незнакомыми людьми, поворот головы и изгиб бровей.
- почему вы так решили? – Приятный тихий голос.
- Вы смотрели на часы и оглядывались по сторонам.
Вновь легкая улыбка и мысленно пойманный конец нити от него к ней. Он потянул на себя, легко, ненавящево, чтобы не поранить и ненароком не повредить крыло этой светлой бабочки, порхающей в сантиметре от его ладони.
- Вы крайне наблюдательны - кивок и полуоборот. Перехват и медленное осторожное движение головы. Подрагивают крылья. Приземлилась. Коснулась чуть щекотными усиками кожи, оставляя след пыльцы. Осторожно ладонью над ней, сверху, аккуратно, так чтобы не спугнула. Дрожь полукружий ажура – сейчас улетит, но нет, не пущу.
- Мне тоже пора. – Поднялся, прошел, придержал дверь.
Прикинуться просто разговорчивым дураком, из тех, что с улыбкой ведут беседы с любым приглянувшимся прохожим, даря внимание, и забывая лицо через мгновение, за поворотом. – Сегодня похолодало, а люди еще не успели спрятаться в свитера и теплые куртки. – Открытая улыбка и глаза поднятые на нее.

***

Они гуляли по городу в осенних полутонах неба. Он приглашал ее в разные изысканные места, примеряя для нее маски и отбрасывая одну за другой, чтобы она улыбалась. Он с трепетом и интересом наблюдал движения крыльев своей бабочки, присевшей на ладонь. Подносил к глазам, рассматривал и смеялся.
Она любила день и солнце, она рисовала, и пела на ходу. Она не подпускала совсем близко, маня легкими мягкими переходами узора. Она доверчиво порхала по цветам, что он дарил и делила его дни.

Он любил подглядывать за ней из-за спины, подслушивать ее напевы и удивлять, удивлять, удивлять.

Их частые встречи оставались неожиданными и насыщенными, он ненавидел скуку и постоянство. Он играл для нее увлеченно, в лицах и друга и старшего и наивного ребенка и злого гения. Она лишь широко раскрывала глаза, взлетая ресницами, и просто была.
Осень померкла тусклой палитрой, покрылась белым росчерком холода по замерзающей земле и принесла тепло камина и радость морозного утра в узорах на окне.
Он увозил ее от людей, к себе, на машине, по длинным изгибам шоссе. Они пробегали по холоду улицы, загребая обувью снег, и врывались в тепло комнат. Он грел ее замерзшие крылышки, расцвечивая зимнюю грусть огнем из камина и вишневым вином.

Он называл ее «мой друг» и легко касался прядей волос, боясь, что на пальцах останется легкий след крыла и она не сможет летать.

Она садилась у огня и слушала пластинки. Она льнула к нему, когда он был спокоен и тих, и с трепетом замирала, видя в нем угрозу и змеиную суть.
Он не прятался от нее, он знал, чего она боится и что любит. Он знал, что бабочка боится ветра и огня. Он уходил в ночь в сильный ветер, и смеялся, запрокинув голову в небо и путал белые нити снега с темными волосами. Он не играл со своей мышкой, он называл ее «мой друг». Затихал кошачьим изгибом, пряча острия в мягких лапах и жмурил на огонь стальной блеск глаз. Она была его другом.

Она любила бывать одна, зная, что он – в соседней комнате, она вставала в полдень и гуляла по улицам, делая наброски лиц и манер. Она была добра и ничего не скрывала от него. Она была тихой рекой в солнечных бликах, бабочкой в жаркий летний день, шелестом листвы в тени леса. Она редко влюблялась и еще реже плакала. Она ценила жизнь и тишину. Ей нравился он. Нравился за то, что просто был рядом, и еще за то, что позволял ей спрятаться, когда было страшно.

Он знал что не станет нападать на нее. На нее – маленькую и хорошую. Знал это потому, что она не сможет защититься, и интерес, таящийся в движениях его навстречу, смягчался и затихал в шелесте листвы.
Она знала, что он не бросится диким зверем, и оставалась у его опасных лап, прячась в цветах и играя красками по бумаге, широкими мазками мягкой кисти.

Однажды весной она почувствовала, что он изменился, услышала, как с шумом раскрылись его крылья, крылья коршуна. Мельком увидела оскал и вздыбившуюся на загривке шерсть. Она отпрянула от обжигающего блеска глаз хищника. По ее спокойному лугу побежал порыв ветра.
Он оставался нежен и внимателен, он ничего не изменил в их отношениях, он знал – она поймет, но не примет. Поэтому был спокоен.
Вздрогнули нежные крылышки, и бабочка вспорхнула с руки.

Милый хищник. Коснулась на прощание его лица и тихо улыбнулась. Она всегда знала, что он такой. Она всегда видела эти резкие изгибы его манер, и всегда знала – ветер подует и она испугается быть рядом с диким зверем. Она не готова к лезвиям его глаз, пусть даже не к ней, не готова к стремительным сильным движениям. Хищник проснулся.
Он же улыбнулся ей на прощание, прощая. Он знал что она не полетит рядом, она другая, и покинул ее луг.

В середине весны они расстались. Она легким шагом устремилась вдаль, помахав рукой и что-то напевая, скрылась из виду. Она улыбалась уходя. Теперь их дороги разошлись, и это не было плохо. Это было правильно. Она напевала, смотря в небо, разглядывая оставленные им следы в ее душе, и находила только радость, ту, что будет греть воспоминаниями без сожалений и боли потери.
Вспомнила его глаза – холодные, с яркими отблесками огня и поняла – он полюбил.