мои тварения:

[Ostin Devil]

1. Ложечка

2. Ночь

3. Содержимое

4. Театр

5. Мысль

6. Ёжик

7. Сказка о молодом боге

8. Кладбище

9. Послдений

________________________



прошу



в данное время дорабатываются ещё три рассказика...

---

Моя жизнь в одном стихе.Стих не мой,но заставил плакать.

[Leah]

Я запуталась.

Я запуталась, я запуталась,

Заблудилась сама в себе.

И в безликость, как в саван, закуталась.

«Я мираж»- девиз на гербе.

Я меняла маски десятками:

Инфантильность, уличность, злость.

Не руками касалась – перчатками.

Тех, с кем рядом идти довелось.

Глубоко я любила и искренне.

Не живых людей идеал.

Я страдала, я плакала – письменно,

Так, чтоб мир вокруг не замечал.

Я свой разум душила и прятала

(Не высовывайся – будь как всё!),

Платье светлое грязью заляпала,

Разучилась бродить по расе…

И теперь всё мое ничтожество,

Вся никчемность вышла на свет,

Бесполезно. Картина не сложится.

Одиночка я. Вот в чём секрет.

---

[Рианна]

Эти два стихотворенья я написала уже давно. Написала, в порыве вдохновения, не задумываясь ни о каком ритме... И всё же... Всё же что-то мне в них очень нравится. А потому выкладываю их здесь.

***



— За что ненавидишь?

— За то, что когда-то любила.

— За что не простишь?

— За то, что когда-то молила.



— Про что ты расскажешь?

— Про то, что любовь в грязь втоптал.

— Про что промолчишь?

— Про то, что любовь не искал.



— Когда ты вернёшься?

— Когда ты прощенья попросишь.

— Когда вновь уйдёшь?

— Когда вновь меня бросишь.



— Для чего все слова?

— Для того, что бы вновь не молчать.

— Для чего не молчать?

— Для того, что б прощения вновь не искать.

***

— Ты ненавидишь?

— Возненавижу, если попросишь.

— Полюбишь?

— Нет.

— Почему?

— Потому что люблю.

— Но кого?

— Не того, кого просишь.

— Не пойму…

— Не поймёшь. Да и я не пойму.



— Ты предаёшь.

— Если ты так сказал…

— Ты любовь разобьёшь.

— Она — прочнее всех скал.

— Почему?

— Если хочешь — скажу.

— Потому…

— Потому что люблю.

---

Оборотень.

[Рианна]

***

Я бежала. Ветер развивал рыжие волосы. Полная луна, светившая ослепительно ярко, оправдывая своё звание ночного солнца, резала мне в глаза, но я не обращала на это внимания. Платье путалось в ногах, замедляя бег, и создавало угрозу упасть, но и это не имело значения. Ничего не имело, кроме моего бега наперегонки… с чем?.. наверное, с судьбой.

Светлая, радостная, праздничная музыка постепенно отдалялась. Но я слышу, как отыграли последние аккорды мелодии. Или мне только кажется, что слышу?

Я знаю, что если оглянусь назад, окна дома из-за расстояния покажутся очень маленькими, но тёмная линия леса всё не приближается. Может, она заколдована? Не важно… Я должна успеть. И я бегу.

Огромное, почти бесконечное поле в лунном свете выглядит великолепно. Особенно одинокие, засохшие деревья. Они словно пронизаны магией луны. В другое время, я бы непременно остановилась, что бы посмотреть на это великолепие. Может, по этому оно и появилось, на моём пути? Не важно… У меня нет времени любоваться красотой природы. Я не имею права опоздать. И я бегу.

Моя обувь совершенно не предназначена для бега. Одна туфля давно слетела, и теперь босая нога то и дело натыкается на мелкие камни и шишки. Странно, шишкам то откуда здесь взяться? Не важно. Я должна бежать. И я бегу.

Деревья постепенно приближаются, и я чувствую, как начинает ускоренно колотиться моя сердце. От страха? Усталости? Отчаянья? Скорее всего, от бега. Я знаю, что возможности человека не безграничны. Знаю, что и так выжимаю из себя всё, что могу. Но страх опоздать сильнее даже реальности. И она распадается перед ним. Я чувствую, что бег становится ещё быстрее, хоть это и кажется невозможным, и бегу.

Вот уже на фоне леса вырисовываются две фигуры. Человеческая и… звериная. Я слышу, словно со стороны, страшный хрип и не сразу понимаю, что он вырвался из моего собственного горла. Я понимаю, что ещё немного и упаду, так и не успев… не успев что? Я не успеваю додумать мысль, стремительный бег не даёт такой возможности. Я уже и хочу остановиться. Подумать, что делать дальше. Но уже не могу. И я бегу.

Фигуры приближаются быстро, очень быстро. Но всё же слишком медленно, что бы успеть. Вот звериная фигура дёргается вперёд, и я не сразу понимаю, что это прыжок. Зверь налетает на человека… И я чувствую, что налетаю на прозрачную, но непроницаемую стену. Стену из моих собственных страхов. Из моих не сбывшихся надежд. Из моего отчаянья.

Только теперь, остановившись, я чувствую невыносимую боль в грудной клетке. Но я рада ей. Это боль, от нехватки дыхания, заглушает другую, куда более страшную. Боль от невосполнимой потери.

Мои щёки уже мокрые от слёз. Странно, я не заметила, когда они потекли. Интересно, от чего эти слёзы? — отстранённо подумала я. От режущего глаза света луны? Или от ветра? «От боли», — шепнуло подсознание, но я лишь отмахнулась. Боли? Глупости. Никакой боли я не чувствую. Даже грудная клетка прошла.

Погружённая в себя, я не сразу заметила, что фигуры передо мной изменились. Теперь там не было человеческой. Два зверя.

Стоило мне осознать это, как рухнула тонкая перегородка непонимания, отрешения, защищавшая меня последние минуты. Или секунды? Я даже не знаю, сколько всё продолжалось…

Боль нахлынула внезапная, всепоглощающая, беспощадная. Я ощутила, что падаю в бесконечный колодец. Его стены пропитаны болью, моей и чужой, а сверху, из единственного окна, на меня смотрит луна.

***

Я открыла глаза и села в постели. Мне не надо было с удивлением озираться по сторонам, пытаясь понять, где я. Я итак знала, что это был лишь сон. Один из тысячи кошмаров, мучающих меня с той ночи. Потом я стала принимать зелье, для сна без сновидений. А вчера выпить его забыла…

Я покосилась на будильник. 7:30. Пора вставать и быстрее в ванную. Не хочу, что бы девчонки заметили мокрые дорожки на моих щеках.

***

Ледяная вода, на моё пылающее лицо. Как хорошо… Она отрезвляет. Помогает отрезать прошлое, оставить его в стороне, раз уж не удаётся отпустить совсем.

Я выключила воду и глянула в зеркало. Оттуда на меня смотрела молодая девушка с растрёпанными рыжими волосами и покрасневшими карими глазами. Да, чувствую, сегодня долго придётся приводить себя в порядок.

***

Когда я появилась в гостиной, я была уже в полном порядке. Правда делать причёску времени не осталось, так что просто собрала волосы в хвост. Распущенными я их с той ночи не носила. Слишком больно было вспоминать.

***

Это был уже не первый раз, когда я забывала выпить зелье. И каждый раз всё было одинаково.

Я просыпалась со щемящим чувством потери и слезами на глазах. Потом шла в ванную и долго умывалась. Порой мне казалось, что вместе со слезами я пытаюсь смыть боль.

Наверное, если бы я поначалу так часто не возвращалась мыслями к той ночи, всё было бы в порядке. Но тогда мне казалось, что если я начну вспоминать, я предам его. Поэтому я не давала воспоминаниям отойти на задний план, не давала новым проблемам затмить их. А когда поняла, что больше так не выдержу, было уже слишком поздно.

И если днём я могла отогнать воспоминания, скрыться от них за учёбой, то ночью приходилось пить зелье. Потому что всё то, от чего я пряталась, находило меня в моих снах. И я чувствовала, что схожу с ума.

***

Сегодня что-то нарушило замкнутый круг. Да, внешне всё выглядело как обычно, но я чувствовала, что что-то не так. Может, дело в том, что сегодня полнолуние? Снова…

Первые два урока я провела в блаженной полудрёме. На гране, между сном, где меня подстерегали кошмары, и явью, где все улыбки и смешки выглядели так безжалостно наигранными. Только в таком состоянии я действительно могла отдохнуть. Учителя ругались, но я не обращала внимания. Потому что эти, порой даже минуты, блаженства стоили самого длинного и тяжёлого наказания.

А на третьем уроки грянул взрыв. Это была практика по защите… Мы должны были разбиться на команды и тянуть билеты, кому, какое существо достанется. Меня это не пугало, защиту я знала великолепно. Как и охоту…

Нашей команде выпало охотиться. Меня это даже радовало. Когда защищаешься от наседающего на тебя создания, нет такой возможности выплеснуть переполняющую тебя горечь, ненависть, беспомощность, как на охоте. Да и не требует защита такого нервного напряжения, которое не оставляет места ничему.

Билет на создания тянула я. Тянула небрежно, я была уверенна, что наша команда справится со всем. И заранее торжествовала, предвкушая отличные оценки. Предвкушая великолепный день.

Всё рухнуло, когда я взглянула на билет. В первое мгновение земля ушла у меня из под ног, перед глазами поплыло, а в висках застучала кровь. В первое мгновение мне захотелось развернуться и убежать. Но ноги словно приросли к полу, я не могла сдвинуться с места. В первое мгновение, которое казалось мне вечностью, на меня навалилась вся та боль, всё то отчаянье, от которых я пряталась все эти месяцы. А потом это мгновение кончилось, и я ощутила направленные на меня взгляды. Все они ждали, какое же создание я объявлю. А я понимала, что как бы не старалась, не смогу выговорить это слово. Наконец я медленно подняла руку, показывая всем бумажку, на которой ровным почерком было написано: «Оборотень».

***

Я плохо помню, как добралась до полигона. Перед глазами мелькали, сменяя друг друга и заслоняя обзор, плотные разноцветные пятна. Наверное, нормально надеть форму и шагнуть в окно портала, я смогла лишь потому, что делала это уже десятки раз, и моё тело не нуждалось в каких-то командах.

Очнулась я уже в лесу, куда нас перебросило. И сразу почувствовала на себе внимательные взгляды. Ну конечно… Такими вылазками всегда командовала я, и ребята ждали от меня команд, советов. Что я могла им сказать? Что не могу охотиться на оборотня? Они бы поняли… И сделали всё без меня. Не выдали бы. Этой командой мы занимаемся с первого года, и успели крепко сдружиться. Только вот я знала, что ничего не смогу объяснить им. Для этого надо было бы вспомнить, а это было слишком больно.

Так что мне не оставалось ничего, кроме как взять себя в руки и возглавить охоту.

***

Мы долго шли по лесу, оглядываясь по сторонам и выискивая опасность. Однако, как всегда в таких случаях и бывает, она пришла с неожиданной стороны. Мы всей группой вышли на поляну, где нас ждала небольшая стая оборотней. Я невольно почувствовала восхищение перед теми, кто готовил эту охоту. Собрать оборотней в стаю не так-то просто.

Сейчас, когда мы оказались лицом к лицу с реальной опасностью, все чувства исчезли. Осталось только нервное напряжение, когда ноги напружиниваются, уши ловят тишайшие звуки, а глаза малейшее шевеление. Когда тело, слежка “плывёт” в наэлектризованном воздухе, готовясь изогнуться в прыжке, метнуться вперёд на сверхчеловеческой скорости.

А потом вожак кинулся на меня и все мысли исчезли. Осталось только тепло защищавшего меня от превращения в оборотня, при укусах, талисмана на шее и лёгкое вздрагивание спускавших искры заклинаний пальцев. А ещё лёгкая прохлада в груди, потому что талисман, да и некоторые заклинания, подпитывались моим теплом.

***

В себя я пришла от боли. Первое ощущение — впившиеся в руку зубы и тёплая струйка крови, стекающая по коже. Потом поняла, что лежу на земле, а в мою руку впился крупный оборотень.

Сил почти не оставалось.

Нас предупреждали об этом. «Не теряйте в бою контроля над собой, иначе ваше тело, разгорячённое схваткой, потратит слишком много энергии, и вы выйдете из боевого состояния. И тогда окажется, что вам нечего противопоставить противнику, потому что сил на заклинание у вас уже не останется». Раньше я всегда придерживалась этого правила. Теперь мне слишком сильно требовалось забыться, и я потеряла контроль.

На сбор сил, для заклинания, тело отозвалось новой порцией боли. Мир перед глазам поплыл, а кровь, стекающая по руке остановилась. Её больше ни что не толкало.

Электрический импульс, так болезненный для оборотней, прокатился по всему телу. Вцепившийся в мою руку волк протяжно заскулил и упал без сознания.

Талисман на шее последний раз обжог кожу и остыл. Больше он не защищал меня. «Ещё один укус…», — тоскливо подумала я. Страха не было. Я слишком устала, что бы бояться.

***

Когда ко мне приблизился небольшой оборотень, я ничего не ощутила. Страх так и не появился. Не было даже обречённости. Наверно, что бы чувствовать себя обречённым, надо иметь хоть малейшую надежду. У меня её не было. Ребята сражались вокруг, но у них не было возможности помочь. Мне даже не надо было оборачиваться к ним, что бы видеть это.

Я лениво наблюдала за приближавшемся ко мне оборотнем, пытаясь хоть что-то почувствовать. Ничего. Лишь пустота. Оказалось, за последние месяцы я слишком много чувствовала, и сейчас эмоций уже не оставалось. Меня это скорее радовало.

Вот оборотень преодолел последние разделяющие нас шаги и слегка наклонил голову. Я улыбнулась ему, как, наверное, улыбается своему палачу приговорённый к смерти, который уже давно перестал бояться её.

Вот оборотень склонился ко мне, и я прикрыла глаза. Я не хотела портить последние секунды моей прежней жизни страхом. Вот я ощутила дыхание оборотня и…

Тёплый, шершавый язык прошёл по моему лицу. Я, не смея поверить в произошедшее, подняла веки. И прямо перед собой увидела такие знакомые зелёные глаза.

***

Я бежала по залитому луной полю, и ветер развевал мои рыжие волосы. Впереди, перед самой линией леса, стояли две фигуры, от которых я хотела, но не могла оторвать взгляда. Человеческая и звериная.

Он и оборотень. Я не знала, что заставило его выйти сегодня из дома и пойти к лесу. Я лишь знала, что если сейчас не успею, то потеряю его навсегда. И я бежала.

Остановилась я лишь тогда, когда оборотень бросился на него. И, несмотря на то, что я всё ещё была далеко, я увидела клыки, сомкнувшиеся на его шее.

***

Я сидела, уткнувшись лицом в твою мягкую тёплую шерсть, в то время как мои пальцы гладили тебя по бокам, по спине, по морде. А я всё ещё не могла поверить, что это действительно ты.

Твой язык вновь скользнул по моему лицу, как раз в тех местах, с которых я сегодня утром смывала слёзы.

Я чуть отодвинулась от тебя, что бы заглянуть в глаза.

— Но как?.. — прошептала я чуть слышно, и в твоих глазах появилось укоризненное выражение.

— Да, конечно, — согласно прошептала я. — Всё расскажешь потом.

И я почувствовала, что ты улыбаешься. Именно почувствовала, потому что читать выражение на волчьей морде ещё не умела.

— Но я научусь, — вновь прошептала я, зная, что ты поймёшь. — Обязательно научусь.

Ты согласно тявкнул, а я тихонько рассмеялась, так нелепо это выглядело в исполнение оборотня. Но ты не обиделся.

Вместо этого ты наклонился вперёд и потянул что-то зубами. И я почувствовала, как по плечам рассыпались, высвобожденные тобою из плена резинки волосы.

---

посвященные прошлому

[Пушистый Вареник]

Если любовь-лишь слово

Тихое,как дыхание...

То может не ждать улова

В этом немом изгнаньи?



Может,забыться снова,

Горьким,тугим страданьем,

Может...Не ждать,как зова

Громкого слишком признания?...







За что я не люблю тебя?

За то,что рядом с ним

Ты,а не я.

За что я не люблю тебя?

За все,за что стоим

И ты,и я.

За что я не люблю тебя?

За то,за что и ты...

Прости меня...(





Возможно,ранним утром

Шагнешь ты на карниз

И несколько лениво

Швырнешь окурок вниз

Возможно,это буду я...

Ведь умирать пора моя!

А ты оглянешься неспешно

На крылья за окном

И все что было станет

Лишь горьким старым сном

---

[Дженни-Мурчащая-Буря]

В камине горит огонь.

Он словно шепчет тебе: «Её сердце не тронь».

Ведь раньше ты без ножа его ранил,

Словами.

А она – мост между двумя мирами.

В одном мире ты ее любишь,

Никогда не забудешь.

Во втором понимаешь – она не такая, как ты.

И не ты ей даришь цветы.

Бордовые розы.

А на лепестках ее слезы.

Ведь ей подарил их не ты.

Но о тебе все ее мечты.

Боль в сердце, словно в нем розы шипы.

И вот вы встретились на улице: она и ты.

Она подошла. Тихо спросила: «Неужели это ты?».

Ты не ответил. Сказал лишь: «Люблю тебя».

Она опустила глаза, прядь волос теребя.

Поздно.

Слишком поздно.

Ты это понял, хоть она не сказала ни слова.

А по ее лицу слезы катились снова и снова.

«Прости…

Я уйду. Нет не грусти…еще раз прости…»

---

Мой последний стих - Прошание

[Nar.cotic]

Плач и горе,

Счастье и смех.

Печали море,

Прошание - грех.

Любовь и неновисть,

Страдание - пустяк.

Прекосновенье - нежность,

Друг или враг?

Зависть - реалность,

Счастье - сон.

Правда - слабость,

Лож - это он.

Звёзды - жееланье,

Радость и смех.

Сутки молчанья,

Прошание - грех...

---

моё..

[terror-stuck]

...и я чувстую потерю каждый раз,

когда кто-нибудь называет твоё имя,

когда ты знаешь кого-то, кто с трудом сияет,

старую душу, которой уже на все наплевать,

когда была возможность быть среди нас,

но я знаю, я понимаю тебя,

когда говорю, что ты ещё не покинул нас.

в своё время ты пережил много боли и потерь,

и сколько раз хотел ты умереть, и ты страдал.

и вот теперь, следуя выбору своему,

ты получил своё. и ты подыхаешь,

и теперь я никогда не смогу быть тобой.

но а куда ты пойдёшь,

наедине с душой?

только знай одно, ты теперь не принадлежишь мне,

и ты отрываешь себя от вещей,

делающих больно тебе.

и единственный, кто знал меня-пропал.

и пробуждается ненависть к тебе во мне,

ведь не могу я видеть, и не могу я быть,

ведь жизнь моя дерьмо, и тебя в ней нет.

но я думаю, что мне уже пофиг,

и такова моя жизнь...





есть ещё парочку на моём дневнике..

---

"Летний фельетон"

[un alma de Dios]

Стояла середина или самая макушка лета, когда дни вот-вот начнут убывать, ночи холодать и комары ждут своего часа. По ночам все больше звезд. Жара размереннее, точно солнце подустало и забылось. В городах же в это время плавятся асфальты и закипают «Жигули». Люди, как мухи по осени, несутся в метро, из метро, потея и ругаясь. Одним словом, слава Богу, что меня там нет. По выходным «забытые в городе» лезут либо в фонтаны, либо в электрички и частное авто. Их манит муза дальних странствий и инстинкт дачников. Но это я так, к слову. Летом Кузнецкий мост, к примеру, утром очень деловой. Прохожие бегут в костюмах, с чемоданчиками, кейсами, с кофе в руках. Дамы щеголяют в коротких юбках, бегут длинными ногами на работу, отстукивая каблуками. Мужчины вылезают из иномарок, блистая черными очками. Вечером же Кузнецкий мост на редкость шумный: неугомонная молодежь мешается с уставшим и злым пролетариатом. Улица кишит людьми. Вся эта суета напоминает броуновское движение: розовые платья сталкиваются с полосатыми сорочками, ругаются на ходу, бегут дальше…

Сабо покупают «Космо», черные штиблеты - «МК». От толп бегущих ног идет кругом голова. В это время жизнь на Охотном ряду течет спокойнее и размереннее. С пяти до двенадцати вечера на зеленых газонах, на бордюрах, на фонтанах, под сенью деревьев валяются и сидят юноши и девушки. Они ведут непринужденные беседы, пьют пиво. Часы становятся более интересными, если кто-то среди них оказывается с гитарой. Монотонное шествие зевак иностранцев-пенсионеров, бизнесмены после рабочего дня… И для любителей триала, сокса на Охотном ряду находится место. Кого только не встретишь.

В деревни же жизнь текла так же размеренно, но менее ярко и праздно. Дорога была разбита. Под палящим солнцем медленно и непрерывно козы жевали траву. Людей не было видно. Казалось, что все эти косые хаты, поляны, палисадники принадлежат живности – собакам, козам, петухам, которые безразличными глазами смотрели на меня, постороннего, странного прохожего в одних рваных штанах, с обмотанной в белую рубашку головой, с походным рюкзаком за спиной и большим, бесформенным рыжим чемоданом в руке.<…>



В этом доме мне приходилось уже не раз бывать. Он не оставлял меня равнодушным к себе, манил к себе терпким ароматом дерева и душицы, гулом ветров на втором этаже, побеленной печкой, скрипучими половицами. Но он не был стар, просто за каких-то двадцать-тридцать лет своего существования он приобрел некую солидность, свойственную исключительно древним вещам. По утрам в нем пили горячий чай, по вечерам собирались за картами. Летели часы всегда незаметно. <…> Дом был постоянно живым, что казалось, будто его хозяйка жила не в нем, а вместе с ним. Я поражался тому, как же все здесь было гармонично, естественно, правильно, именно так, как должно быть летом на даче. В начале июня здесь пели соловьи, по вечерам кусались комары, цвели ирисы, затем дельфиниумы, ночью квакали лягушки, лаяли собаки, в июле спела клубника, в августе – яблоки, по ночам падали звезды. Здесь был покой, тишина, уют, и как никогда мне хотелось писать.



Я достал свою гордость - печатную машинку, доставшуюся мне от отца, из того самого бесформенного рыжего чемодана и расположил ее возле окна на столе. Жил я во флигеле, построенном на моих глазах пару лет назад. Голубые стены, белые перильца, оранжевые ставни, ну чем не «колони хэйв»! Пишу я первые несколько дней то от зари до зари, а то и ночь напролет. Окно передо мной всегда настежь распахнуто, от этого и залетают ко мне непрошенные гости – мухи, осы и прочие. Одним ухом слушаю «Регонду» 60-х годов, на которой крутятся либо «битлы», либо Эдит Пиаф. Но вдохновение от меня уходит, как только его начинают затмевать соблазны. И вот я уже сижу в кресле-качалке под сенью яблонь «слава победителю» и пускаю дымовые кольца, а напротив меня молодая особа с кистью в руках. Имею право вам похвастаться, какое это удовольствие жить с человеком творческим, но другим по сфере деятельности, ведь его дело мне так же непостижимо и любопытно, как ему мое, не говоря уже о том, что этот интересный мне человек – девушка. И я никогда не откажу ей дать почитать свою писанину, послушать критику, а так же от удовольствия увидеть восторг на ее лице. Так мы и жили восторгами. И зачем я сказал, что в деревне жизнь менее праздная?<…>



Если бы вы только знали, какое это удовольствие пить чай из настоящего русского самовара! Он кряхтит и дымит в трубу, поглощая сосновые шишки, и вода из него совсем иная, и чай душистее. Как я люблю эти послезакатние часы, когда под балконом я устанавливаю стол, и Она на белоснежной скатерти ставила для себя и для меня две фарфоровые чашки с фазаном. На свет лампы слетались мотыльки. И все было хорошо: и пар от горячего чая, и ее звонкий голос, и бисквитное печенье. Потом мы уходили в дом, топили печь, далеко за полночь при свете ночника играли в карты. Нет ничего более неинтересного, скучного, чем играть вдвоем в «дурака», но только не с ней. Мы кричали и смеялись, я бесконечно шутил. Я выбегал потом разгоряченный на улицу, стоял, поедая глазами иссиня-черное небо, усыпанное млечным путем, и слушал тишину, такую тишину, от которой обычно глохнешь, мне же она ласкала слух; только изредка издалека доносились непонятные ушам звуки, которые где-то в подсознании становились аккордами, и вот ты уже стоишь и слушаешь воображаемую мелодию, музыку ночи… И так я терял голову. Вместо фельетона писал приторно-романтичные рассказики, от которых даже самому последнему романтику на земле слало бы тошно. Тогда я заслуживал самой настоящей порки. Но остепенить меня было некому. Я продолжал провожать закат и встречать рассвет. Я ни о чем не жалел.<…>



Она никогда не строила планов на день, но время ей как-то удивительно подчинялось. С двенадцати до трех она писала на громадине в метр на семьдесят натюрморт: плетеный стул, соломенную шляпу, том Булгакова и корзину с покупными яблоками неестественного размера. Когда я вылезал из флигеля, то уже заставал Ее лежащей на раскладушке в этой самой соломенной шляпке за чтением Михаила Афанасьевича. Она принимала солнечные ванны в изящном купальнике. И сложно было представить, что еще четверть часа назад она по-мужски сражалась с холстом и красками, но только не отмывшиеся от масла руки выдавали Ее. Она улыбалась, щурила глаза, прикрывая их ладонью, и звала меня присоединиться, попрекая меня нездоровой бледностью. Что за культ бронзового загара! Я усмехался и уходил опять стучать по клавишам. А спустя пару часов уже рисовался мой «характерный», как она говорила, профиль. Я же пытался понять, почему я на Нее вовсе не злюсь, почему меня не раздражают Ее фантазии.<…> Как бы Она не была для своих лет целомудренна, умна и серьезна, не говоря уже о том, что она была ужасным скептиком и циником (гремучая смесь!), даже с Ней я чувствовал себя стариком. А ведь я был молод, еще как молод! Мои ровесники завидовали моей моложавости и шикарной шевелюре. Тогда мне было двадцать четыре. И зарабатывал я себе на хлеб тем, что числился химиком-лаборантом в одной захудалой конторе. Но призванием моим было, как я любил говорить, никак не химия, а литература. Этим я впрочем тоже зарабатывал: в таких-то газетах печатались мои незамысловатые рассказы, статейки, еще я баловался изрядно фельетоном и пьесами. Два раза бросал романы. Я грезил журфаком МГУ, как и все серые писаки и графоманы (ужаснейшее слово!) моего возраста по тем временам.<…>



Я страшно привык и полюбил запах краски и лака, звуки чирканья карандаша, ее напевание «Естудэй» и не мог уже как рыба без воды обходиться без Ее рассказов о Клоде Моне, о том как Эдуард Мане был юнгой и как его заставили на паруснике, державшем курс на Рио-де-Жанейро, красить красной краской корки сыра, испортившегося за время плаванья. О его «Завтраке на траве», «Олимпии»…О том, какие необыкновенные цвета на натюрмортах Машкова, о «Приюте Грез»…о Булгакове-морфинисте и о том, как она любит театр. За бокалом «Сент Анак» Она переходила на воспоминания о Турку, Стокгольме, Копенгагене, Эльсиноре, Праге и Таллинне… Вино делало свое дело, и я уже вместе с Ней переносился На «Короткую ногу», Карлов мост и Ратушную площадь. Воспоминания переходили в мечты. Она тогда мечтала одновременно о художественном факультете ВГИКа и Академии художеств в Нарве. Она смеялась, рассказывала, как в детстве ела пятилистники сирени, загадывая глупые детские желания, а потом по секрету говорила, что ест их и по сей день, но ни одного желание так и не сбылось…<…> Она была удивительным человеком (прошедшее время здесь не уместно, потому что она удивительна и по сей день). Я не устану повторять, как же Господь ошибся со временем, ведь этой девушке нужно жить в годах семидесятых девятнадцатого столетия, но никак не сейчас, в двадцать первом, когда нет ни морали, ни чести, ни искусства, о чем Она то и дело говорила. А надо мной она смеялась, удивлялась, как я могу читать Ницше, и утверждала, что либо литература художественная, либо философия, вместе они не совместимы.<…>



День летел за днем, часы казались нескончаемыми, но часы состоят из минут, а минуты проходят незаметно. Мы пили козье молоко и в часы заката ходили на поле дышать запахом скошенной травы.<…> Я был бесконечно Ей благодарен, за подаренные мне удовольствия. Я понял, что гормоны радости содержатся не только в солнце, но и во всем, до чего еще не смог достать и докаснуться человек.

Лето кончилось, как только я уложил свою печатную машинку в чемодан, туда же засунул десяток напечатанных листов. Крепко обнял Ее на прощание, чмокнул в щеку, залез в электричку и умчался прочь.



И вот сижу я сейчас в своей квартирке, продолговатой картонке для шляп, точно такой же, как и писал Булгаков в своем «Трактате о жилище», счастливец с Патриарших прудов. Я же житель спального района, наслаждаюсь всеми привилегиями «телефонной трубки» или же малогабаритной квартиры в панельном доме. Сижу у обогревателя, ибо отопления в августе еще нет, а за окном градусов четырнадцать от силы, в комнате холод собачий, и пытаюсь понять, почему Она так любила Ремарка и Булгакова, с чего Она взяла, что философия и литература не совместимы, чем хорош Моне, и почему за столько лет знакомства с Ней я ни разу не признался Ей в любви…



***

---

Бремя

[un alma de Dios]

Быть всем-не стоить ничего,

Быть маленькой-тебя раздавят

И облик не запомнят твой,

Чего бы он не представляет.

Но я живу.

Назло всем я,сорняк,цвету,

Пуская яркие бутоны георгинов,

Привыкших распускаться на ветру

И так же быстро гибнуть от поливов.

Я обречена,как все,на смерть

И жизнь-в своих картинах.

Я гордо пронесу свой крест,

И будет жизнь красивой!

Свой белый лист я распишу,

Ненужностью не измарая,

И задохнется мир от слов,

От глупости себя спасая!

Пусть бду превращаться в сухоцвет,

От справедливости не отступая,

Скитаться в поисках приюта грез,

Родной язык не забывая.

Жалеть до сердца черепков!

Любить до язв желудка!

Но не отказаться от Него,

Забыв про предрассудки...

---

[La chatte noire]

ну... э... вот, решила выложить это...

может, кто-нибудь прочитает...



Внезапно Рэй понял, что если немедленно не подойдет и не поцелует этого парня, то тот умрет. Или от холода, или от недоедания, или от... одиночества? С чего бы это.

Рэй подошел к парню и поцеловал его. Люди на остановке старались делать вид, что ничего не происходит, украдкой посматривая на целующуюся пару. Шел пронизывающий дождь, и все стояли под навесом. Кроме этих двоих.

Капли медленно скользили по лицам, заставляли волосы торчать в разные стороны, а глаза – блестеть. Пальцы парня переплелись с пальцами Рэя и сжали их.

- Как тебя зовут? – выдохнул Рэй.

- Тим, -- одними губами.

- Я люблю тебя, Тим, -- признался Рэй.

- Кто ты?

- Я человек, который любит тебя больше всех на свете.

Молчание. Тихие объятия. Непонимающие взгляды. Тихая улыбка Тима.

- Ты ведь никогда меня не бросишь, верно?

- Верно, -- после недолгого молчания.

- Пойдем отсюда. Я замерз...

- Пойдем.





Капли, капли – как в замедленной съемке. Пустые улицы. Блестящий асфальт. День только что начался, но все уже случилось – так почему же солнце не заходит?

Они шли, обнявшись, и молчали.

Улицы выглядели живыми и прохладными.

Казалось, их покрыли глянцем – все сверкало и переливалось.

Капли были острыми как иголки, но Рэю они казались нежными, как кожа Тима.

Капли были холодными, как взгляд Рэя, но Тиму они казались теплыми, как его руки.

Дождь кончился, и вышло солнце. Тим зажмурился.

- Пошли скорее... куда-нибудь...

Рэй посмотрел испуганно.

- Тебе плохо?

- Скорее...

Они вошли в подъезд дома, где жил Рэй. Тим открыл глаза.

- Что с тобой случилось? – голос Рэя слегка подрагивал.

- Я ненавижу солнце.

Рэй посмотрел на маленькую хрупкую фигурку и молча провел двумя пальцами по щеке Тима. Они поднялись в его квартиру.

Выпить кофе...

- Будешь кофе?

- Буду...

Рэй сварил лучший кофе в своей жизни.

Они пили его в молчании, глядя друг другу в глаза и почти не моргая.

Рэй смотрел в светло-зеленые глаза Тима. Он читал. Мягкий, порванный по краям бархат был испещрен пометками, которые оставила жизнь. Глаза еще не были исписанными, до конца оставалось очень много листов.

Тим смотрел в прохладно-голубые глаза Рэя. Он любовался. Точность, детальность узора на смятом шелке... Красивый рисунок. Трагический.

В глазах Тима появились слезы, и Рэй прижал его к себе, ощущая, как судорожно бьется его сердце. Тонкие руки как-то беспомощно обвили его в ответ, пытаясь найти поддержку. Рэй осторожно, как будто стараясь не разбить дорогую хрустальную статуэтку, поцеловал его. Пальцы Тима зарылись в его густые каштановые волосы.

Резкий порыв ветра открыл форточку. Плохая погода возвращалась.

Тим уселся в кресло, притянув к груди ноги, и сжался в комочек под пронизывающим ветром. Рэй быстро захлопнул форточку, и Тим вздрогнул от этого звука.

- У меня есть парень, -- сообщил Рэй.

Тим снова вздрогнул, и Рэй уселся на пол рядом с креслом, положив свою руку на его.

Тим улыбнулся.

- Не говори об этом.

Спокойным, хрустальным голосом.

- У меня... был парень. Я тебе уже говорил, что люблю тебя?

- Да.

Поцелуй.

- Рэй, ты самый красивый мужчина на свете.

- Я твой.





И ничего не было нужно. Все было.

В солнце они плотно задергивали шторы и разговаривали. В дождь и по ночам они гуляли.

Рэй любил чувствовать небольшую холодную ладонь в своей руке.

Тим любил рассматривать узор на голубом шелке.

Они ходили по пустынным улицам и целовались. Они разговаривали глазами, прикосновениями, уголками губ. Они боялись узнать друг о друге лишнее. Рэй отдаленно помнил, как звучит голос Тима.

Тим знал, что больше никогда не будет говорить с Рэем.

Они были счастливы.

Они были душой, забывшей о мозге.

Они жили благодаря друг другу.





А потом раздался телефонный звонок.

- Рэй? Рэй!! Ты меня слышишь?! Это Люси! Лю-си!

Рэй побледнел.

- Алло?

- О, Рэй, слава Богу, я уже испугалась, почему же ты так долго молчал?! О, представляешь, у мамы в пятницу день рождения, а я совершенно не представляю, что можно ей подарить! Пятьдесят лет, круглая дата, все дела, а я так ничего и не придумала... Вот наверное, неплохо было бы пылесос, а? Как ты думаешь?

- Да-да, -- охрипшим голосом.

- Да? Пылесос? Ты точно уверен? Я вот подумала, что для детей это слишком маленький подарок, можно и что-нибудь посолидней придумать, как насчет нового кухонного гарнитура? Или слишком дорого? Сколько у тебя свободных денег?

- Долларов... пятьсот...

- Отлично! Жди, через час подъеду.

В трубке уже давно раздавались короткие гудки, а Рэй все еще судорожно сжимал ее, сохраняя вежливое выражение лица. Потом он медленно, как будто это доставляло ему ужасную боль, повернул голову в сторону Тима.

Тим смотрел на него, сощурившись. Внезапно Рэй почувствовал дикое раздражение.

- Ну, что уставился? Через час подъедет моя сестра, и мы будем думать над подарком для моей матери. Ты мне в этом не помощник. Можешь уходить.

Тим почти физически ощутил пощечину, которую ему не дали. Его глаза заблестели, и он закрыл их. Мелкая дрожь бегала взад-вперед по всему телу. Он не двигался с места, только сжимал и разжимал пальцы левой руки пальцами правой, вызывая новые приступы раздражения Рэя.

- Оглох, что ли?! Выметайся, я сказал!

Что-то негромко хрустнуло. Большой палец вышел из сустава. Тим не выносил боли, но закусил губу и удержал слезы. Судорожно дернув головой и глупо придерживая большой палец, он пошатываясь шел к выходу из кваритры.

- Скорее! Мне еще нужно убраться!

Бегом.

Когда дверь захлопнулась, Рэй облегченно вздохнул. Связи на одну ночь не должны так затягиваться.





- Рэй! Ты меня слушаешь? Ты не болен?

Рэй вздрогнул. На него то и дело накатывала пустота.

- Нет-нет. Знаешь что, по-моему, ореховый вариант лучше. Практичнее, красивее, да и очень в мамином стиле. Да, я там еще порылся, у меня свободных семьсот долларов, в последнее время работается как-то неважно. Но если еще Стэна попросить вложиться, то вполне может хватить.

Он осекся. Стэн был его парнем.

- Кстати, как там Стэн поживает?

- Да ничего, у него все хорошо. А разве ты его не видел вчера?

- Вчера? – Рэй нахмурился.

- Ну да, когда приезжал ко мне на работу.

- Я был вчера у тебя на работе?

- Рэй, да что с тобой? Кстати, прчему ты сегодня не пошел на работу? Мэг сказала, что видела, как ты шел на остановку. Почему ты не поехал? Тебе стало плохо? Пожалуй, ты действительно болен...

Глаза Рэя сверкнули.

- Да заткнись ты! Тебе-то какое дело?! Неужели тебе хоть что-то инетересно, кроме погони за мужиками?! Если бы ты не приперлась со своей кухней, я бы...

Рэй замолчал. А потом он встал и быстрым шагом пошел прочь из квартиры.





Он побежал, едва вышел из дома. Он бежал мимо чопорных коттеджей, мимо многоэтажек, мимо маленьких деревянных домиков. По большим улицам и по темным мокрым переулкам. По проезжей части и по тротуарам, где гуляли пожилые дамы в белых перчатках.

Он добежал до самой заброшенной, грязной и опасной части города. Обветшалые дома с облезлой краской, жалкие детские площадки со ржавыми каруселями, совершенно голые заплесневелые деревья.

Найдя глазами нужный дом, он понесся к нему, пинком открыл дверь, взбежал на четвертый этаж и распахнул дверь в шестнадцатую квартиру.

Она была очень маленькой и необжитой. В единственной комнате на полу сидел Тим, уставившись на свои руки. Бледные пальцы била дрожь. По щеке медленно катилась слеза. Казалось, он напряженно думал. Вошедшего он не заметил.

- Тим, -- негромко позвал Рэй.

Тим резко поднял глаза и посмотрел на стену прямо перед собой.

- Тим... – чуть громче.

Тим быстро встал и подошел к столу – единственному предмету мебели в голой и пустой комнате. На столе лежал нож.

- Тим!! – так громко, как он только мог. Рэй попытался подбежать к нему, но споткнулся обо что-то и упал. Поднялся и попытался вновь, и вновь упал, на этот раз почувстовав, как что-то тонкое и острое впилось ему в ногу.

Как Рэй ни вглядывался, он не мог понять, что это было. Никакой лески не было видно.

Рэй лежал на ледяном полу и тихо смотрел, как Тим берет в руки нож. Неторопливо рассматривает его, вертит в руках. А потом неожиданно замахивается и резко проводит лезвием по внутренней стороне запястья.





Через двое суток он уже привык к виду запекшейся крови. И к неподвижному телу посередине комнаты.

Смерть никак на него не повлияла. Он ждал. Бледная кожа оставалась такой же тонкой, волосы – такими же черными и блестящими, руки – такими же изящными. Потрескавшаяся корка свернувшейся крови, казалось, лишь придавала им очарование.

Рэй не моргая любовался этой красотой. Ему оставалось ждать еще пять дней и два часа. И восемь минут.





Через пять дней, два часа и девять минут Рэй переступил через леску и подошел к Тиму. Опустившись на колени, он медленно наклонился и поцеловал холодные губы. А потом аккуратно, стараясь не повредить ни миллиметра кожи, приподнял одно веко.

Глаза были исписаны. Записи были неряшливыми, некоторые были сделаны друг поверх друга. Казалось, больше здесь не уместится ни мысли.

И вдруг... все исчезло. Ни одной мысли. Только красивый, дорогой зеленый бархат. Глаза были абсолютно чисты.

Рэй мягко улыбнулся и взял из безвольных рук нож.

---

Две моих пробки. стихи же можете почитать на моём диари.

[боярышник]

С тех пор и навсегда. повесть - две первых главы.

Последняя февральская метель. этюд

---

[Незабытый Богом]

я тот кому ты пишешь послания

я тот о ком ты думаешь ночью

и если пришла ты-значит это наказание

заслуженное тобой этой осенью

я тот без кого твоя жизнь пустынна

я тот для кого ты просто ничтожна

и ты строишь из себя обиженную

не понимаю что все сложное-просто

я там где сверлят мозгами поэмы

я тот кто пойдет по трупам

а ты думаешь что все возможно

упиваясь своим обманов полностью

я тот кто не скажет тебе слов прощания

просто потому что мне что-то нужно

а ты веришь в мои обещания

но ходишь с флагом -"я игрушка!"

и ты отдашь мне все что я пожелаю

продашь себя лишь бы был я счастлив

а мне плевать на чьи-то желания

я люблю себя и это мне важно.



а вот еще:

твои глаза в моем сердце царапинами

рвут мне вены забывая спросить

и дышу я одними признаниями

и хочу я себя не убить..



ой,вот это что-то не очнеь вышло)))))))))))))))))))))))))))))))))



а вот:

вот сижу без деля я

делать в общем не хуя

лучше я пойду бухать

ну и девок собирать

а потом мы будем дома

водку пить и танцевать

а потом мы сядем радом

а потом мы ляжем спать

ну а если взять кокоса

можно и без баб тусить

мы поедем сеня в Лето

и не надо нам грустить

а потом амфитамина

чтобы легче танцевать

а потом еще таблеток

вынос мозга вашу мать

закурить кальян в вип-ложе

склеить паручку девчат

вот и день прошел удачно

завтра снова зажигать)



в общем, после таких слов меня можно убить. я знаю)

---

Звезда,которую звали Солнце

[Esteve Morou]

написано довольно приличное время назад,но выкладываю special for Franceska)

Посвящается Курту



… Когда-то я сияла так ярко, что Ты боялся поднять на меня глаза… Когда то я была так прекрасна, что все люди Земли хотели познакомиться со мной… Я обжигала любого, пытавшегося приблизиться ко мне… Я была одинока… И прекрасна в своём одиночестве…

Знаешь, я была несчастна. Мне было приятно, что многие хотели знать обо мне всё. Но… Это не значит, что меня хоть кто-нибудь любил…А это так грустно… Ты понимаешь меня?



Тебе хорошо. Ты живёшь. Ты счастлив, что у тебя есть Жизнь. Бесценный дар, который есть у каждого, но не у многих…

Нет. Ты не понимаешь меня. Ты смотришь на меня таким странным взглядом, будто говоря: «Да что же с тобой? Ты была прекрасна? Ты?!». Но Ты прав. Что считаешь меня сумасшедшей.

Знаешь, когда-то я была всем для таких как Ты. И все боялись, что я когда-нибудь стану такой, как сейчас… А потом… Когда случилось всё это… Мне нашли замену. Невероятно.

Теперь я в одиночестве доживаю последние отведённые мне часы, и мне хотелось бы… Стой! Куда же Ты уходишь?! Пос… Постой! Я не хочу быть одна! Подожди! Ещё мину… точ. ку…

А я просто хотела рассказать Тебе свою историю…

Мне жаль Тебя.

Да. Мне жаль Тебя. Пускай я прожила короткую, но зато яркую, Жизнь. Я смогла сгореть так, что меня увидели Все. И эти Все запомнили меня. Про меня будут рассказывать детям, читать стихи, печатать повести, рассказы… А кем будешь Ты?

Но зато у Вас, в отличие от меня, есть выбор: Сгореть так, чтобы увидели все, сгореть без остатка, отдав всего себя, или просто разменять Жизнь на мелкие монетки, так дольше.

Зря я всё это говорю. Тебе не понять. Я сияла. И, если бы жила дольше, то про меня бы забыли и отставили на полку.

Я сгорела. Я – Солнце. Я – Звезда.

Звезда, которую, когда-то, звали Солнце.

---

Тоскливо....

[Лучафэрул]

Было плохо...написалось вот что:

Слишком поздно.

…Дождь …Дождь, намочивший её волосы и одежду. Дождь смывавший её кровь в канализационный сток. Вой сирены сквозь шум льющихся с неба струй.

- Быстрее, каталку, быстрее!!!

Серое безучастное небо…Толпа зевак…Почему чужая боль и смерть привлекает так много внимания?

- Всё…Чёрт! Мы её потеряли!

Темнота…



- Нет! Я не верю, я не хочу в это верить! Она…не может такого быть!!

- Ира, была авария…Её сбила машина…Ира, успокойся, Ирочка, я прошу тебя, Ира!

- Я не верю!!!



Бледное лицо с закрытыми глазами. Тёмные, в кои-то веки расчёсанные волосы. Бледные плотно сомкнутые губы. Скрещенные на груди руки Гроб… Нет…Это просто страшный сон…Этого не должно было случиться…

«Аля…Александра…Прости, прости меня…Я тебе тогда…в тот день наговорила всего…Прости…Я…Я дура, Алька, я зла на тебя была, помучить хотела, уязвить…Я не знала…не предполагала, что что-то такое может случиться…Я ждала тебя в аське, я знала, что ты начнёшь извиняться передо мной…Ты всегда извинялась, просила простить тебя…Даже когда ты была не так уж виновата…Я ждала тебя…А мне позвонили….Мама твоя…с твоего телефона….я так надеялась, что это ты….а это…это она была…и сказала, что ты…что тебя…больше нет…Аля, я не поверила…Но потом…я видела твоё тело в больничном морге…Ты лежала…такая далёкая…такая спокойная…Аля…Прости меня за всё…ты умерла грустная…тебе больно было…мне сказали, что ты не заметила ту машину, которая тебя сбила на перекрёстке…Ты ведь не хотела умирать…ты так хотела быть со мной, Аля…А я всё тянула…всё не уверена была…скрывала…зажимала…не давала раскрыться…Аля…может ты слышишь меня оттуда, где ты сейчас…Прости меня…если можешь….и я….я …я люблю тебя…и любила…Прости. что молчала…»



Комья земли, стучащие о крышку гроба. И снова дождь…дождь…дождь…



Ваше мнение?

---

[[Rimudo]]

...просто захотелось попробовать ещё раз...





Ты



выгрелась какао.

Ночь-таблетки-сроки

Ах, майн либен фрау

- тень от кучки коки.



Хрутнула бокалом - как туберкулёзом

лёгкие тобою.

тянет в чью-то прозу,

точно с перепою.



Назвучалась вдоволь, крышка фортепьяно

расстоя-стоя-ла.

Уровень гнурмана.

Надо же, узнала.



Не абортом - силой

выгнать-не-смогла-я.

Чтоб ни попросила

точно ис_поЛ-ня_ю

---

ИИИИИИИИ... оп-па!

[baby-writer]

http://diary.ru/~190584/

---

[Девочка-Варенье]

Ты звезды немые ловил с небосвода

Как бабо4ек в сети, крылатых, красивых...

Ты говорил мне, 4то это свобода,

4то звезды в кармане дают тебе силу.



Ты мне уступил свои сети из мыслей

И показал, как пускать из окна их

И звезды над нами покрно зависли,

Но дотянуться до них не смогла я...



* * *



Голодное пламя вздымалось над бездной

Но руки твои меня крепко держали.

Ярился огонь, но, видать, бесполезно

С тобою меня твои 4увства держали.



Я видела рядом глаза голубые,

В них отражалось дерзкое пламя.

Но вдруг, все ис4езло. Ушло. Растворилось.

Когда ты ко мне прикоснулся губами.



Мы вместе пошли, хоть и путь наш не прост.

И может, нам с4астья откроются дверцы,

Но вы мыслях моих лишь один есть вопрос:

Тот огонь бушевал наяву или в сердце?..



Жду комментарии...

---

О любви…

[Юлия Ель]

Полет в океане.

Ночь. Мы стоим посреди зала и представляем, что мы одни на целом свете. Тихо играет музыка. Ты осторожно берешь меня за руку, приглашаешь на танец. Сначала мы просто танцуем. Но вдруг окно распахивается и ты берешь меня за руку а потом делаешь пару шагов к окну. Летим! Ах, как приятен полет в небе позднего лета. Начинается звездопад. Ты поймал звезду. Это мне? Да, я оставлю ее себе, повешу на шею. Пусть она будет нашим талисманом! Взмываем еще выше. Здесь холодно. Прижмись ко мне крепче, мы согреемся. Как здесь темно… Мы танцуем и понимаем, что это наш не последний танец…

*********

Сегодня тот день, я знал! Судьба не врет. Потанцуем? Шикарно! Смотри! Вокруг вода. Мы в самом центре Тихого океана. Скорее садись на дельфина! Ах, как быстро! Он несет нас туда, где мы будем только вдвоем. А теперь где мы? На глубине моря. Вот, возьми эту морскую звезду. Пусть она будет нашим талисманом. Как тут красиво. Океан. Я смотрю в твои глаза. Но что это? Океан переместился в них. Мне бы так хотелось утонуть в твоих глазах…





Похороны.



Недавно были похороны. Похороны нашей любви. Ты тогда был мрачен, а я глотала слезы, а вместе с ними наши мечты, будущее счастье. Что сейчас творится со мной? Думаю, тебе легче. Намного. Теперь не надо врать. Но как сладка была эта ложь! Я была готова выпить ее полностью, без остатка, мне было хорошо. Но кто знал, что в реальности эта ложь оказалась ядом. Она отравила мой организм. Где взять противоядие? Может быть в тех несуществующих на самом деле лживых словах которые ты говорил? Я любила слушать твой голос. Мягкий и нежный он, вкрадывался в мое сердце и теперь неизвестно как сердце будет реагировать на то, что теперь твоего голоса говорящего мне красивые слова для меня не будет. А слова были. И не забыть их теперь. В них, этих словах было мое счастье. Как ты мог! В один момент я лишилась всего. А ты приобрел главное – свободу…





Движение жизни



Я иду. Идет дождь. Прохожие бегут по улице, пытаясь скрыться от дождя. По моим щекам бегут слезы, пытаясь слиться с дождем. По тротуару течет ручеек от дождя. Мои мысли текут в одном направлении: они стремятся к тебе.

---

"На правах рекламы".

[Fraud]

Заранее прошу прощения у автора сообщества!..



В кавычках - потому что это...ммм...на рекламу мало смахивает.

Это, скорее, агитация.



Заходите ко мне на дневник!



Я здесь недавно и мне хочется общения, комментариев, дискуссий, критики, в конце-концов!



Я прилежный слушатель и, надеюсь, приятный собеседник, так что...



МИЛОСТИ ПРОШУ:







http://diary.ru/~Fraud-dust/



Ещё раз прошу прощения, что отняла кусочек творческого времени и пространства