Бессмертному

[Seth Nightlord.]

Бесконечность – еще не пытка,
А бессмертье – еще не беда.
Да, я знаю, судьбы твою нитку
Превратили в кусок серебра.

Но подумай: не вечен металл.
И цепочки рвутся порой.
Да, я знаю, что ждать ты устал…
Я пока подожду с тобой.

Ты устал от бессмертья и власти,
Это бремя не можешь нести.
Над судьбою своей ты не властен…
Что могу я сказать? Подожди,

Подожди еще сотню столетий.
Истончится кусок серебра,
Обещаю, ты станешь смертным.
Просто жди… Станет явью мечта.

---

Сказка. Благо, маленькая.

[Мольза]

Бумажная балерина (стойкий оловянный солдатик).

Она танцевала, скользила по мнимой воде холодных зеркал, распугивая бумажных лебедей, мотыльком порхала в призрачном звездном свете, и тоненькие ножки ее сливались в одно блестящее пятно, когда танцовщица принималась за свои любимые балетные па.
Сейчас, когда хозяйские дети оставили свои дневные забавы и бросили любимые игрушки на столе, резные врата кукольного замка открылись, и она смогла вырваться наружу, чтобы станцевать только для себя.
Всю ночь напролет она играла в замысловатые догонялки с собственным отражением и делала вид, что совершенно не понимает и не осознает собственного совершенства, но, изредка опуская глаза, откровенно любовалась собой. Она была нереально красива и хрупка, возвышена, отстранена и эфемерна, как трепещущий белый огонек, как неосязаемо-тонкий клочок тумана. Бумажная балерина высоко поднимала голову на по-лебединому длинной шее, тянула белоснежные руки и гордо держала идеально прямую спину.
Фольга сверкала в зеркалах, и танцовщица улыбалась. Грустно и как-то тоскливо, отстраненно, прикрыв голубые глаза и вздернув носик. Никто никогда не видел, как она на самом деле танцует, все знали лишь неподвижную блестящую статуэтку, холодную, неживую, мертвую, неспособную по-настоящему двигаться и по-настоящему чувствовать.
А ей опостылело танцевать в одиночестве.

И когда крошечная балерина прыгала в огонь за своим оловянным солдатиком, она не секунды не жалела, ведь не любовь и не верность заставили ее слететь с такой родной и такой привычной каминной полки. Сотни часов одиноких балетных партий на холодном зеркальном озере не стоили того великолепного мига, когда она, обмякнув в руках тающего возлюбленного, рассмеялась от счастья и вспыхнула. Когда она легкими лепестками пепла взметнулась вверх и закружилась в безумном огненном танце.

---

Здравствуйте)

[Dead_Romeo]

Я и Смерть

Я видел Смерть...
Да вот она!
Пришла незваной гостьей.
Ох, как бледна...

Я:
Бледна, подруга, ты сегодня.
Небось, неплох был урожай.
Ответь: кого ты в Ад переправляла,
Кому злата дорога в Рай?

Смерть:
Я в Ад сегодня провожала
Двоих убийц. Один убил
Из ревности своей любимую свою.
Он ревновал, но выстрелив - любил...

Второй убийца был убит собой.
Вот странный человек!
Любовь он потерял всего лишь...
Мне не понять его вовек.

Я:
Что ж, понимать, о черная подруга,
Здесь нужно мало что.
Душа его - метель и вьюга,
И зависть скрыта под пальто.

Он полюбил, она была чиста.
Она была чиста, но влюблена в другого.
О, не могла начать она все с чистого листа,
Ей оставалось лишь молиться Богу.

Что ж, Бог услышал. Бог сказал
Ему: "Ты любишь? ОТпусти ее"
"Что ж..." - Богу он ответил.
"Что ж, отпущу. Люблю ее" -
Вот так сказал и сам себя повесил.

Смерть:
А в Рай же нынче
Все больше старикам дорога
Косить их не надо - валятся сами -
Без поддержки их старые ноги...

Я:
Что ж, бледная подруга...
Куда возьмешь меня ты?
Куда летит мой путь, лежит моя дорога?
В твой дом ли, в Ад, иль в Райские пенаты?

Смерть:
Убей себя и попадешь ты в ад.
Убей другого - попадешь туда же...
А в Рай дорога лишь одна ведет:
Та самая, где старость ждет на страже...

---

Ода хирургу

[Новая жизнь Кенни.]

Вот перед нами советский работник.
Он не портной, не маляр и не плотник,
Не продает за углом чебурек
Этот полезный для нас человек.

Он пахнет спиртом, но он не алкаш!
Он за работой всегда входит в раж,
Орудует смело он острым прибором,
Под пациента испуганным взором...

Доктор в сияюще белом халате!
Он экономит на марле, на вате;
Но очень жаль, что в кармане халата
Довольно не часто бывает зарплата...

---

тишина

[птица луны]

одиноко, где много лиц и людей.
одиноко в кругу. одиноко в квадрате.
одиночество сердца - полет лебедей,
одиночество духа за створками прячет.

синий дождь проливаясь, в окно застучит
я проснусь рано утром и свечи задую.
пусть никто не грустит. пусть никто не грустит.
а разлуки и боль словно шрам - зарубцует

дева ночь серым шарфом завяжет глаза
и когда не уснуть в тишине одинокой
ты представь как над ухом трещит стрекоза
и припомни, к примеру, звук флейты далекой

В синеватом тумане утонет печаль
и спасательный круг пусть никто ей не бросит,
только если кому-то ее станет жаль
пусть под мышку берет и подальше уносит.

тишина - в одиночку сидеть у окна
тишина - пить стаканами чай с бергамотом
тишина - это миг где ты будешь одна,
только это поняв тут же вспомнишь кого - то

---

[ill-advised]

Как все нынче любят красивые маски,
Яркий грим, настроенья, выражения лиц.
Фальшивы чувства, искусствены ласки,
И каждый пред силой падает ниц.

Я ваш белый клоун, кукла насмешек,
Несчастный Пьеро, обреченный навек,
Никто не желает считать себя пешкой,
И каждый гордо вопит: "Человек!".

Ну что, издевайтесь толпа Арлекинов!
Со сборищем кукол-нимфеток Мальвин,
Одно развлеченье - ударить невинных,
Или же громко кричать из-за спин.

---

Басня о двух листьях

[paganel67]

...Но два листа решили продолжить разговор.
К полуночи он вырос в горячий, жаркий спор.
Кленовый лист, волнуясь, доказывал дубу,
Что он достоин большего, и плакал на судьбу.

И правда, лист кленовый прекрасен был собой.
Узоры возвышали его над всей листвой.
Им любовалось солнце, и ветер пел хвалы,
А птицы щебетали о нем на все лады.

Он говорил, что должен взметнуться к небесам,
О красоте поведать всем остальным лесам.
Затмить собою солнце мечтал он хоть на час.
И вдохновить поэтов, как призрачный Пегас.

Его сосед, однако, восторг не разделял.
Дубовый лист был скромен, застенчив был и мал.
Он каждый день трудился он зорьки до темна.
Ведь цель у листьев, знал он, навек всего одна.

В то лето лист кленовый стал дерзостно красив.
Рассорился с друзьями, надменен стал, спесив.
С презрением смотрел он в дубовую листву.
Себя ж звездой он видел. Он грезил наяву...

читать это стихотворение полностью

---

[возДУШнАя]

Около окна стояла одинокая красивая Девушка с нереально белыми волосами до плеч. Ее голубые глаза едва были видны под низкой челкой, что придавало им большей загадочности. Девушка огляделась по сторонам. Ее блуждающий взгляд остановился на жутко привлекательном парне. Он сидел вальяжно и гордо, будто был хозяином этой вечеринки. Девушка не знала его, как и понятия не имела к кому пришла домой. Это вообще случилось внезапно и как-то неожиданно. Она шла по ночному городу, и вдруг ее кто-то окликнул. Нет, не по имени, а просто. Она оглянулась и увидела девчонку ее лет, только уж сильно накрашенную. От нее приятно пахло дорогими духами. Аромат был свежий и легкий, как сама его обладательница.
Ровесница попросила у нее помощи. Оказалось, что парень, в которого она уже долгое время влюблена, пригласил ее на вечеринку, но она боится идти одна – хотя, что здесь такого? – и попросила сходить ее с ней.
Девушка согласилась. И не пожалела. Дорогой интерьер, приличное вино, заводная музыка…
Что-то она отвлеклась. И вдруг осознала, что все это время смотрела на того Парня. Он поймал ее взгляд и странно улыбнулся. Девушка ответила улыбкой и вдруг, впервые за вечер, Он встал и медленно направился к ней.
Как по его желанию заиграла медленная романтичная музыка, и зал тут же наполнился уже влюбленными парочками. Они кружились в нерезком танце, разговаривая на своем, непонятном, кроме них, языке.
Через минуту так же разговаривали Парень и Девушка. Когда музыка прекратилась литься из колонок, Парень схватил Девушку за руку и повел ее к выходу. Она не вырывалась, а только медленно передвигалась, как во сне.
Они гуляли по ночному городу, держась за руки и разговаривая обо всем на свете. Мир ушел из-под ног, остались одни лишь чувства. Они наслаждались каждой минутой, потому что оба знали, что продолжения их красивой короткой истории не будет никогда…
Девушка подошла ближе к дому и обернулась. В ее глазах были слезы. Она уже было хотела все рассказать, но Он ее всё же не поймет и не примет. Она просто грустно улыбнулась и зашла в пустой черный подъезд…
Голова ее вспотела. Она сняла парик, и вместо нереальных белых волос появился черный торчащий ежик. Она порылась в маленькой сумочке, отыскала салфетки и стерла розовую губную помаду. Вдруг соседняя дверь, располагавшаяся на первом этаже, раскрылась, и оттуда высунулась маленькая аккуратная головка пятилетнего Петьки.
-Максим, ты чего в платье стоишь? – испуганно спросил малыш. – Ночь на дворе, хватит в куклы играть.
Максим отвернулся, побежал по крутым лесенкам, а потом, обернувшись, сказал:
-На этот раз я проиграл эту игру.

Он уже хотел было закричать и позвать Ее, объяснить все, но она не поймет, она не такая, он это прекрасно знал. Понуро опустив голову, Он пошел. Теперь его походка была не резкая и грубая, она напоминала осторожные шажки кошки или пантеры. Теперь была видна некая элегантность и утонченность с женской грацией.
Он зашел в квартиру тихо, едва заметно, но его мама все равно услышала хлопок закрывающейся двери и вышла в коридор.
-Ну вот опять, Таня! Когда же ты перестанешь так поздно приходить домой да к тому же ужасно похожая на парня, - завела знакомую пластинку мама. – Больше так не надевайся, и вообще тебе следовало бы отрастить волосы, с ними ты кажешься более женственно…
Она продолжала еще что-то говорить, перечисляя недостатки единственной дочери, разрушившей ей все мечты о прекрасной дочке-барби, но Таня ее не слушала, потом, когда мамин лексикон был исчерпан, она тихо, но твердо проговорила:
-Я больше так не буду, мам. Я больше никогда не буду парнем…

---

в небе

[птица луны]

лист с дерева пал
до земли в кружении сил.
взгляд в небе пропал
никогда не о чем не просил.
взмах, крыльями взмах -
в этот раз полететь, не упасть.
прах. времени прах,
он в руках наших должен пропасть

кто если не мы
с высоты посмотрим в рассвет,
где наши мечты,
где забытый печальный секрет -
здесь в сердце моём
в молчании губ и мерцании глаз
там бьется полет
лишь о нас лишь для нас лишь про нас.

вдруг рассветной порой
где сверкает хрусталь льдинками слов
ты крылья раскрой
и пойми, что ты жил не снимая оков.
там средь небесных светил,
среди песни полета - мерцанье дождя.
ты снова паришь
бесконечность свободы как прежде любя

---

мысли - отрывок

[птица луны]

Каждый твой неверный шаг
Каплей яда в мой бокал печали.
Жест и взгляд как будто опоздали
И тускнеет мой горящий мак.

Каждый твой ответ в молчании скрытый
Меряет мгновения вины.
И частит мой пульс, тобою сбитый
Каждое мгновенье тишины.

Нынче ночью я ищу ответ,
Как и ночи напролет его искала
За окном фонарный тает свет,
В этом кубике двоим нам места мало
Каждое мгновенье тишины.

Душит то, что так к себе тянуло,
Сушит послевкусие начала,
Только то, чего так было мало
Разминулось, улыбнулось и опало.
Только то, чего так было мало
Каждое мгновенье тишины.

---

Признание

[hipostasy]

Ты любишь не меня,

А обо мне страданья.

Волнуют память мне

твои воспоминанья.....

Ты дорог мне как друг,

Сотри свои сомненья!

Подавлен пульса звук:

Былого нет волненья!

Любил ли ты меня?

Конечно же, любил!

И я тебя любила,

покуда было сил!.....

Да, грешным было счастье,

Я возразить не смею......

Была ль душа твоя

Созвучною с моею?

Хоть был ты весь со мной -

Но слез не замечал:

Я не была женой --

Грех душу разъедал!

Та грешная любовь,

родив ума смятенье,

Воскреснуть помогла

В душе ростком прозренья!....

Судьбу благодарю,

что разошлись пути!

Прости, Господь, за грех

падения! Прости!......

<wbr></wbr><wbr></wbr> О.М., март 2007 г.

---

Игрок

[Лаэрто]

Теряя судьбы, утратив стремленье и правду
Бежать, убегать в пустоту. И "за что?"
Как извечный хранитель любви. И чью-то звезду
Растрезать на лоскуты лжи. Не вопрос.

Меняя лица и маски смывая игрой на закат
Уползать от прошлого и потерь. Словно ток
Виться, и биться о потолок. Просто так
Людей понижать ниже планки. Ты листок.

Как обрывок песни нескладны руки. Ты игрок.
Но не поет гитара и не плачет струна, все - никто.
Только игры любовные... Непреложный заскок
Твоих мыслей. Ты сам говорил - ты ничто.

Поразнь в битвах за сердце. Мечтать сил
Больше нет, и не будет. Только надежда жена
Вечность рядом. Рассвет слёзы лил
За тебя и за свет. На губах у тебя война.

Молчаливо заверив предательство, казнить мир
Убить, чтобы выжить. Только тонкий как вена проток
Пустоты, по нему кровь. Там внутри гниль.
Ты не кажешься больше нежным, игрок.

---

Невидимые связи

[MartyMcFly]

Это мой рассказ - сборник совсем уж коротеньких зарисовок - с "открытым концом" Вместе с Эмили Билл заехал в супермаркет. По привычке кинул в корзину две пачки сока и две игрушки – медвежонка и зайца. Потом вернулся и положил зайца обратно.
-Паааап… возьми зайчика для Итона. Он вернется из больницы, и мы его подарим ему… а пока я поиграю.
Билл рассмеялся – Эмили смотрела на него хитро, чуть искоса, явно надеясь получить обе игрушки вместо одной:
-Хорошо, милая…
Прошедшая мимо него соседка – неприятная, с плохим цветом лица и отвисшей грудью – неодобрительно покачала головой.
У него месяц назад сын умер, а он смеется… нехорошо….
Вечером она будет обсуждать это с приятельницами за картами, а потом, через неделю или месяц, подзовет Эмили, угостит её печеньем и скажет:
-Милая… твои родители врут тебе. Твой братик – Итон – не в больнице. Он умер – Боженьке понадобился новый ангелочек.… Да, он в могилке.… Не плач деточка, отведай лучше ещё печенья.
И тогда Эмили возненавидит родителей. Сбежит из дома, когда ей будет 16 и больше не появиться. А эти же соседки будут играть в покер, и обсуждать дрянную девчонку Эмили Роджерс.
«-Вы что, милые! Ну какая она девушка! Она через пару лет подбросит родителям внука и пропадет…. Не повезло Биллу и Маргарет… Итон погиб, Эмили – дрянь… а вы знаете, именно я ей рассказала о брате.. не сделай я этого, все могло закончиться ещё хуже»
Маленькие дети тоже могут ненавидеть родителей.
-Эмили, не хочешь поехать сегодня к бабушке?
-Хочу!!! Но ведь сегодня… – она долго думает и перебирает пальцы – пятница!
-Ничего страшного…. Бабушка обрадуется тебе.
Он едет к матери Итона. У неё вечно красные глаза и муж, умерший от алкоголизма. А младший брат Маргарет так и живет там, в домике, где раньше хранился садовый инструмент. Туда вмещается лишь койка и шкаф, а в дождь Джорджу приходиться перебираться в дом – что бы не промокнуть под дырявой крышей. Но он счастлив.
Раньше Эмили ночевала у бабушки лишь по субботам, вместе с Итоном. Билл покупал шампанского и цветы и весь субботу – а часто и день воскресенье – они проводили в постели. В остальное время у Билла и Маргарет были лишь короткие мгновенья что бы побыть вдвоем – во время мытья посуды, например, они могли прижаться к друг другу, так что бы выглядело это весьма невинно, или Билл незаметно скользил в душ по утрам, пока дети не проснулись, и Маргарет заходила за ним….
После смерти Итона Эмили все так же ездила к бабушке. Но то, чем занимались супруги, уже не было любовью – был лишь секс. Билл стал запирать душевую по утрам, и не мыл посуду после ужина…. Он говорил, что стесняется своего брюшка – того, которое отрастает у адвокатов слегка к сорока – но Мегги знала, что он её ненавидит. Ходила к молодому и приятному психотерапевту, доктору Мартинсу, и хранила под кроватью чемодан с одеждой.
Все вот-вот рухнет – говорил себе по ночам Билл.
Рухнет брак с женщиной, убившей – не досмотревшей – шептал голос в голове – его сына. Он сам уже не перелистывал те страницы в газете, где давался список дешевых мотелей вдоль дороги – я буду хорошим воскресным папой для Эмили. Наверное.
-Где Эмили?
-У твоей матери.
-Как Джордж?
-Он нашел новую работу. Консьерж в гостинице. Пять через пять и в свою смену живет в гостинице.
-Будешь ужинать?
-Нет.
Он сидит и смотрит футбольный матч. Итон никогда не любил футбол – ему, слишком задумчивому для своих восьми, больше нравились книги.
Завтра будет суд над тем водителем, что сел в восемь утра в неисправную машину. Полицейский сказал, что не будь этот человек пьян, он стравился бы с управлением. Билл выдел его всего один раз – в полицейском участке, на допросе. Лицо труса.
-Этот человек наверняка бьет своих детей – подумал тогда Билл.
Он не знал, пойдет ли на суд. Пойдет ли на суд Маргарет. Адвокат сказал, что их присутствие не обязательно.
-Вы слишком много пережили. Этого человека посадят – слишком многое он нарушил, да и условный срок за избиение жены три года. Я позвоню 12 вечером и сообщу вердикт.
Почти угадал – он бьет жену.
Матч закончился, началось шоу Ларри Кинга.
-Молодую мусульманку, тайно встречавшуюся с юношей-христианином, семья выгнала из дома. А недавно бросил её и возлюбленный, оставив двадцати двух женщину с годовалым ребенком.
Билл выключает телевизор.
Идет наверх и проходит мимо кабинета, где мерным светом сияет монитор компьютера.
-Ты идешь спать?
-Билл…
-Что? – Ты злой Билл. Будь с ней помягче. – Что, Мэгги?
-Я беременна, Билл. Четыре недели.
Четыре недели. Месяц назад. Они занимались сексом в день аварию – и и две недели потом даже не касались друг друга.
-Я рад, милая.
Супруги обнялись.
Глава вторая.
Джастин.
-Семь лет лишения свободы.
Тук.
Джастин улыбается. Ловит обвиняющий взгляд Мэри и отводит глаза. Он знает, что в первую секунду она тоже улыбалась.
Отца уводят. Судья, защитник и обвинитель пожимают друг другу руки.
Джас боялся, что здесь будет семья мальчика. Но они не пришли – их адвокат сказал, что супругам нанесена слишком большая душевная травма.
Мэри и Джастин выходят из суда. Мэри говорит, что ей пора на работу – хозяин конторы отпустил её только на полдня.
-Ты доберешься до дома?
Дом. Старенький, одноэтажный, с гниющей крышей и облупившееся краской. Покупая его, отец приговаривал:
-На выходных я обязательно займусь ремонтом.
Но каждое воскресенье он садился с банкой пива перед телевизором и приговаривал:
-На следующих выходных я обязательно займусь ремонтом.
Потом он стал пить пиво – и не только пиво – не только по выходным, и речь о ремонте более не заводил. А потом и вовсе стал бить Мэри вместе с Джастином. Бил умно – по животу и почкам, так, чтобы не оставалось синяков, и соцслужбам не к чему было придраться, а Джас часто мочился кровью.
Свою настоящую маму – ту, которая была до Мэри – он помнил смутно; это было даже не воспоминание, а смутный образ, бережно хранимый в сердце. Рыжеволосая, изящная, высокоскулая – такую женщину рисовали на коробках с хлопьями «Эвримондэй».
Он даже позвонил по телефону, написанному на пачке, и спросил там телефон художника. Ему ответили, что для этой работы нанимали парня временно и у них есть телефон только его старой квартиры…. Но если он хочет….
-Дайте мне его старый телефон.
-Запиши….
Он позвонил. И звонкий женский голос ответил, что «этот чудик» здесь больше не живет, и нет, она его нового номера не знает.
-Вы его знали?
-Он у меня комнату снимал.
-А женщину на коробке с хлопьями он не с вас рисовал? Вы не моя мама?
Звонко смеясь, женщина повесила трубку.
Узнав об этом звонке, отец ужарил мальчика в первый раз. С тех пор его часто использовали как грушу для битья – сначала дома, потом и в школе. Мэри лишь смотрела на это – отводила глаза – но Джастин знал, что она ничего не может поделать. Её саму отец бил нещадно. Как-то юноша обнаружил мачеху, лежащую во дворе, с юбкой в крови и каким-то окровавленным ошметком в ногах.
-Что он с тобой сделал?
-Я беременна. Была.
Тогда юноше исполнилось четырнадцать. В тот день, сидя рядом с Мэри на заднем дворе – с невысокой пухлой Мэри, веснушчатой и забавной сорокалетней женщиной – он решил отомстить. Даже не отомстить – избавиться от отца и уехать подальше от этого сарая.
«-Но я не хотел, что бы умер ребенок. Я не хотел никого убивать. Я не виноват – ведь это он не справился с управлением. Экспертиза говорит, что будь он трезвым на испорченной машине, он бы избежал аварии. А пьяным на нормальной – нет. А пьяным на испорченной.… У него не было шанса. Я не виноват. Не я убил мальчика. Это он. Он убил двоих детей».
И все равно он видел лицо ребенка – светловолосого, с высоким лбом и голубыми глазами.
Дома, впервые за последние годы, он не был избит вечером. Нет, он сидел с Мэри перед телевизором, смотрел телешоу и смеялся шуткам ведущего. И Мэри смеялась.
«Она рада, что отца нет».
И он не мочился вечером кровью.
«Вот оно какое – счастье».
********
-Твой отец мальца зашиб…. И ты такой же урод. И так же сгниешь в тюрьме. Хочешь ослабить работу своим сокамерникам?
«Откуда они все знают?» - Джастину это было неинтересно, но сама мысль была рядовой. Обязательной.
Джастин шел мимо футбольного поля под улюлюканье футболистов. Чудь дальше прыгали девушки из группы поддержки.
И среди них была она. Джастин не мог определённо сказать, влюблен ли он в эту девушку. Просто, в отличие от других девушек из команды поддержки, в её глазах было… что-то.
«-В некоторых глазах можно увидеть только пустоту. В некоторых – целый мир. А в её глазах можно увидеть сказку».
Да, я в неё влюблен.
Эта мысль не была чем-то особенным. Не была озарением. Рядовая мысль, промелькнувшая за одну секунду, как десятки ей подобных.
И Джастин прошел дальше, в пристройку школьного корпуса, где располагалась редакция.
-Привет, Бекки.
Высокая, полная, с густыми короткими кудрявыми волосами, которые, если их сильно не стягивать, торчали во все стороны, Бекки даже не оторвала головы.
-Привет Джастин. Как дела? У меня все отлично – закончил разговор юноша.
-Кинь снимки на стол и не мешай.
Он так и сделал, оставив пухлый конверт на заваленном бумагами столе. Все фотографии, лежавшие в нем, были бездушными. Очередные снимки для очередного номера газеты, которую потом будут использовать как туалетную бумагу или жвачку для снарядов.
Футбольный матч. Группа поддержки. Новая постановка театральной студии. Все новости школы за 25 центов. Спешите купить.
А его любимые снимки висели в магазине фототоваров, где он закупал реактивы. Хозяин покупал их по доллару за штуку и давал бесплатную пленку.
Десять первых заработанных им баксов были заработаны на жестокости – он снял девиц, не прошедших отбор в группу поддержки. С растрепанными волосами и растекшейся тушью. С пустыми глазами. Снял младшеклассников, избитых капитаном футбольной команды. Он бил их, а потом заставлял курить или пить пиво – что бы не проболтались.
«-Надо было снять того мальчика».
Хороший был бы снимок. Людям нравиться наблюдать за смертью – они отворачиваются от таких снимков, потому что должны. Должны сочувствовать родственникам безвременно ушедших. Должны скорбеть о несчастных, ушедших в лучший мир.
«-Нелогично. Если они ушли в лучший мир, почему о них должны скорбеть? За них радоваться надо».
А наедине с собой они рассматривают эти снимки.
И совесть их потом не мучает.
Шукюре.
«-Быть может, если они увидят меня в шоу, они поймут. И простят».
Шукюре осознавала абсурдность этой идеи, но хваталась за неё, как за последнюю соломинку.
-Вы выходите через минуту.
Шоу Ларри Кинга. Шкатулка безбожности и абсурда.
Мать наверняка сказала бы:
«-Аллах проклянет твою душу, дочь».
А отец бы плюнул.
Шукюре прижимает к себе Майкла и идет к входу на сцену. Майкл сопит и тихо хнычет, ничего не понимая.
-Молодую мусульманку, тайно встречавшуюся с юношей-христианином, семья выгнала из дома. А недавно бросил её и возлюбленный, оставив двадцати двух женщину с годовалым ребенком. Встречайте нашу героиню, Шукюре Абдул-Смит.
И она выходят на сцену. Несколько кресел. Каменная стена позади – Шукюре видела, что это лишь декорация. Картонка. Сам ведущий – с некрасивой осанкой и кожей. Она садиться на кресло под аплодисменты.
-Эту несчастную бросила и её семья, и её возлюбленный.
Аплодисменты. Свет софитов.
И вопросы. Злые, жестокие вопросы. Строго ли с ней обращались родители? Били ли её? А жених? А почему она продолжает носить чадру? Почему она не отдала ублюдыша в детский дом и не вернулась домой?
-А теперь… бывший муж Шукюре, Майкл!
И заходит он. Все такой же – со светлыми встопорщенными волосами, голубыми глазами. Именно его глаза так поразили Шукюре – все её родственники и знакомые были кареглазыми. А майки родился голубоглазым, смуглым, черноволосым.
Майкл проходит мимо и не боится смотреть ей в глаза. Он не боится смотреть в глаза девушке – женщине – которой оставил на память лишь ребенка и старенькую машину, которая больше подходит старшекласснику, обремененному лишь прыщами и девственностью.
И снова вопросы. И Он отвечает на них – уверено, с легкой усмешкой, говорящей: «Меня нельзя не понять, я был молодой да глупый… совсем как вы когда-то».
Шукюре встает и уходит из зала. За кулисами с неё снимают микрофон и отводят на выход.
Мона.
-Приличная девушка в твои годы уже замужем и у неё есть дети!
Мона кивает головой и кладет в корзину презервативы.
-Что ты молчишь? Отвечай!
Ах да, они же по телефону говорят….
-Да мама.
-Твоя сестра намного младше тебя, а у неё уже трое детей.
Может напомнить ей, что Лиза залетела в шестнадцать, и парень женился на ней только потому что родители обещали им дом и машину? И что сейчас они перебрались в квартирку где-то в Бруклине и ездят на Пикапе, у которого левую дверь надо держать, что бы она не открылась?
-Я немедленно попробую это исправить.
-Без язвительности в голосе, я тебе мать, а не подружайка. Ты же знаешь, какая это радость – дети… ты же работаешь с ними….
Ага, и каждый раз к ней приводят аутиков, которые не говорят ни слова, но за полчаса складывают огромную мозаику или малолетних преступников, давно уже потерявших невинность теля и души и уже не являющихся детьми. А недавно привели девочку, очаровательное белокурое существо, у которой старший брат погиб в аварии – его сбила машина, кажется, а родители ничего ей рассказать не могли. Она дала девочке «Мост в Террабитию» и посоветовала матери поговорить с ней на чистоту.
-Ты смотрела сегодня шоу Ларри?
-Мама… ты же знаешь, я всегда его смотрю – составляю психологические портреты…
-Да хватит тебе… зачем стесняться, если любопытно…. Бедная девушка…
-Мама, я в магазине… позвоню тебе завтра.
И отключаюсь.
Девушку из сегодняшней передачи – молодую мусульманку Моне жаль. Слишком слабая – росла в большой патриархальной семье, где всегда были деньги , проблемы решались без её непосредственного участия, а прислуга удовлетворяла любые потребности – и оказалась совсем одна. Когда зрительницы стали задавать ей вопросы, она не могла ни слова внятно произнести – волновалась, путалась.… Наверное, находилась на домашнем обучении. И где она могла только познакомиться с этим супчиком, который потом бросил её?
«Даже у двадцатилетней глупышки есть штамп в паспорте. А у тебя…»
А ещё слова матери. Материнские наставления раздражали её особенно потому, что она сама хотела мужа и детей. Но любой парень, переспав с ней, на следующее утро пропадал. Или оказывалось, что у него есть жена. Или что он сидел за решеткой. Может, у неё в лице есть что-то такое, что она приманивает одних подонков?
«-Деточка, давай мужчине то, что он хочет не раньше третьего и не позже пятого свидания» - кажется, так говорила бабуля.
И ни один роман её в результате не длился более трех недель. А ведь ей уже к тридцати….
Впрочем, когда ей было лет 19, у неё был один серьезный роман. Рыжеватый, смешной парнишка, ниже неё, чем-то неуловимо похожий на Чаплина – того самого Чаплина, который, стараясь не быть смешным, становился ещё смешнее – он носил её на руках. Они учились в одной школе, и по вечерам, после занятий, могли весь день сидеть на заброшенном чердаке, кататься на лошадях из конюшен по соседству, и просто наслаждаться друг другом, лежа в нагретой солнцем траве и играя переплетенными пальцами.
А ещё он подарил ей сплетенное из ниток колечко – словно залог, обещание кольца настоящего.
А потом – армия. И контракт. Он и сейчас служил где-то в миротворческих силах, в Африке.
А Мона все носила то кольцо на пальце.
Серж.
Серж ЛеБлан – не похожий, впрочем, внешностью, произношением или манерой поведения на французов – подумал о том, какие все-таки гады повстанцы. Миротворческие силы работают здесь около года – и почти каждый день находят дома и крошечные деревеньки, вырезанные подчистую.
В этом доме – хоть и стоял он на отшибе – жили люди зажиточные – по местным меркам. Несколько десятков овец, три или четыре коровы, много птицы…. Животных повстанцы не тронули, а вот обитательницы дома – несколько женщин…
Серж с первого взгляда сразу понял, что произошло. Мать и две дочери были изнасилованы, потом их рты заткнули ватой и подожгли…. Из пяти человек, живших здесь, выжила только маленькая лет семи девочка. Миротворцы пришли через несколько часов после трагедии, а она отказывалась выходить из крошечного чуланчика. А достать её надо было обязательно – одна из миссий его отряда – подбирать детей и бездомных и перевозить их в Каймур, в лагерь для жертв войны.
Серж был совсем молодым – ещё нет и тридцати пяти – но его ребята были ещё моложе. Серж никогда не понимал их желания – часто фанатичного – приехать сюда. Впрочем, те кто ехал, желая «сделать мир лучше», уезжали через пару недель. Многие потом спивались. Некоторые заканчивали жизнь самоубийством.
«-Они потеряли веру в то, что этот мир можно изменить. Им теперь нельзя помочь» - он часто повторял эту фразу, когда встречал в том же Каймуре, пьяных, оборванных ребят, бывших своих солдат.
Впрочем, встречались и такие, кто никогда не терял веру в себя. Вон, Деннис, невысокий и рыжеватый. Все свое свободное время он проводил с детьми из лагеря для беженцев – читал им сказки, играл с ними, учил понемножку английскому и французскому. Как то раз Серж спросил, зачем ему это надо, тот ответил, что, лет десять назад не попал в колледж, и пошел в армию.
-Так как это связано?
-Я хотел стать учителем. По-настоящему хорошим учителем, которого любили - и уважали – ученики. А эти детишки меня любят и уважают. К тому же в лагере им делать нечего – только под ногами мешаются…. Уж лучше я с ними заниматься буду.
Во время следующих импровизированных «уроков» Серж не раз наблюдал за Деннисом. А ведь и вправду – детям это все нравиться. Глаза тех, кто потерял родителей, дом, часть жизни, переставали быть пустыми… он словно оживлял их лишь силой своего голоса.
Не понимая, зачем это нужно лично ему, Серж пошел к начальству и те к Рождеству сделали щедрый подарок – одну из страх казарм отдали под школу. Теперь Деннис не бывал на заданиях. И, кажется, был счастлив. Лишь иногда, когда он смотрел на яркое, сплетенное из шерстяных ниток кольцо, он застывал….
Впрочем, когда Серж спрашивал у него, в том дело, Деннис говорил, что просто скучает по семье – родителям и младшей сестре, Марти, которая и сплела ему это кольцо.
Серж сделал вид, что поверил. Хотя кольца, подаренные сестрами, не носят там, где обычно носят обручальное кольцо…

Мартина.
Марти бросала в корзинку все, что попадалась ей под руку. Какая-то чепуха: собачья еда, хотя у неё была только черепаха, апельсины, не смотря на аллергию, консервные банки с томатными супами «Хансен».
Её мать и младший брат умотали дома на двадцать дней, старший и вообще сейчас был в отряде миротворцев и Африке. А она, вместо того, что бы закатывать гулянки каждую ночь, и тратить все деньги только на пиво, каждый вечер в семь часов ужинает у их соседки, маминой приятельницы. У соседки три кошки и ни одной волосинки в доме. У неё двое детей, мальчик и девочка. Они сидят за обеденным столом пользуясь всеми приборами, что там выложены (штук восемь – не меньше), никогда не кладут локти на стол, не перебивают старших, не выходят из-за стола пока им не разрешат. При этом Элла переспала с большинством парней в школе, включая не старого ещё физрука, а Эдам толкает наркотики и сам на них сидит. Воистину – идеальные дети современного общества.
Но гулянки можно закатывать и с перерывами на полчаса. Куда хуже, что отец, считавшей её преведущие шестнадцать лет чем-то вроде органической машине по выкачиванию из него денег («-Тебе что – денег? Нет? Удивительно!») неожиданно стал требовать, что бы она переехала к бабушке. К бабушке, которая как-то прямым текстом заявила невестке, что не любит внучку, потому что та - «невоспитанная дура». Девочке тогда было лет шесть, и с тех пор с бабушкой она общалась только по большим праздникам.
Это тоже можно понять. Объяснить.
Но отцовская любовница, отвратительная женщина с ярко-оранжевыми волосами и машиной такого-же цвета, стала говорить с ней так, словно она Марти мать.
-Маленькая девочка не должна жить одна дома. Ведь маленькие девочки не могут сами за собой присмотреть. Почему маленькие девочки завтракают и обедают одни, а ужинают у посторонних людей? Это неправильно.
И Марти сорвалась. Заорала, что Маттерсы ей не посторонние в отличие от «тебя, буренка, и твоего ублюдыша».
А отец смотрел так, словно хочет ударить. А потом просто повернулся к рабочему компьютеру в своем офисе и продолжил заполнять бумаги.
А девушка убежала. Черт, как это было больно и противно. И Джим туда же – сказал, что она поступила не правильно. Что «Викки» хочет ей только добра. Что она должна извиниться.
-Сколько раз ты обедал с ней, мной и отцом, что она стала «Викки»?
-Три или четыре, если не помнишь. Кстати, то о чем нам надо поговорить – мы должны расстаться.
-Что? Из-за того что я сказала буренке нехорошие слова?
-Нет. Мы не созданы друг для друга. Каждый из нас найдет ещё того, кто является его второй половинкой…. К тому же я сегодня увидел, что ты злая.
-Может и злая. Но не расстаюсь с девушкой, процитировав несколько фраз из Orange county. Я тоже смотрела эту серию.
-Пока.
И он ушел.
«- Да. Разные. Ты уже хочешь секса, я ещё нет. Не мог обратиться к Элле, и оставить все как было?»
Как много из того, что хочется сказать, она так и не сказала….
Показные поцелуи на публике. Написание сочинений друг за друга. Поход в ресторан на 14 февраля и в кино два раза в неделю. Ничего личного – ни смешных SMS на ночь, ни цветов. Марти хотела, как в фильмах, вернуть ему коробку с вещами… только вещей никаких не было. Она и встречалась с ним потому что девушка из команды поддержки должна встречаться с кем-то из футболистов.
Она не должна писать озлобленных стихов и прятать их, что бы не нашли на девичниках остальные девицы из команды поддержки. Она не должна встречаться с симпатичным и забавным фотографом из школьной газеты. Не должна знать кто такой Гас Ван Сент и чем отличается французское кино он японского. Она должна быть красивой и встречаться с кем-то из футболистов. Учиться без двоек, но хуже, чем капитан команды. Хихикать над лузерами.
Глупые атрибуты. Но за славу надо платить.
А ещё Марти решила позвонить тому фотографу. Из школьной газеты….

---

смех и слезы

[птица луны]

Эй, клоун печального цирка, выходи на поединок!
Я тебя рассмешу, ты меня огорчишь
И посмотрим сильнее что – смех или слезы.

Выходи на помост, где бушует толпа,
Заливай их слезами, грустный Пьеро,
Покажи им побитые жизнью картины,
Но потом на помост выйду я все равно
Чтоб явить им другую сторону мира,
Что носит в себе Арлекино.

Ты заплакал, и дождь по листве застучал,
Я воскликнул, и кровью окрасились розы.
Твои слезы – мой смех,
Твои боль и печаль.
Под моим желтым солнцем твои вянут мимозы.

Выходи посмеяться с толпой грустный шут.
Выходи, подари мн6е грустные думы.
Арлекины не плачут, Арлекины поют,
Я танцор в ритме бури за окнами шумной.

Дай мне нити твои в перекрестье груди
Руки ноги душу и шанс на ошибку
Я лишь миг кукловод первый раз, погляди,
Подари мне сегодня сапфиром улыбку.

---

Хроники охотников за вампирами

[KeySi]

Очень юморная история....

День 1.
Прибыли на новое место. Ну и глушь, даже спутникового нет. Не говоря уже про нормальное место жительства. В крайнем бараке, где по плану должны были хранить оружие и секретные принадлежности обнаружился чей-то бык. Бык был нарывастый, но по сравнению с нашим Черным оказался просто младенцем. Черный весь вечер запивал приготовленный шашлык вином из рога. Второй рог преподнес Гвен как трофей. Ох, не нравятся мне их отношения. Работе будут мешать.

День 2.
С утра еле вызвонила Черного. Где их с Гвен носило одни всевышние духи с черными крыльями знают. Оба приперлись в двенадцать дня, оба пьяные, оба просили пива на опохмелон. Предупредила что еще раз и отлучу от клана. Ни Черный ни Гвен к разведке были не готовы, пришлось высылать Крисса. Пока этот идиот мотался по городу вели разборки с хозяином быка. Два часа матюкальника меня немного утомили и никакого результата не принесли. Хорошо еще Черный вернулся с пивом. Гвен сказала что мокрое пятно на потолке (все что осталось от не очень вежливого местного жителя) вполне комбинируется с условиями нашей жизни и с ее образом. С чьим образом я так и не поняла, к тому же вернулся Крисс, обрадовал всех собравшихся что вампиров в радиусе десяти километров не обнаружено. Завтра надо будет проверить точнее, доверять лентяю Криссу как-то не очень…

День 3.
Крисс обиделся что ему не поверили, ушел пить с Черным. Гвен сама ушла в разведку, сказала что заодно раздобудет какую-нибудь приличную одежду. Проснулся Шеф. Тупо осмотрелся и высказал все что думает о нашей работе и нашем новом месте деятельности. Когда понял, что я уезжать не буду пошел пить с Криссом и Черным. Предупредила всех троих, что еще один день попойки и деньги выдавать больше не буду.
Гвен принесла ворох одежды и самогон местного разлива. Выпили с ней на пару, по-рассуждали о жизни, ночью опять пошли на разведку. Вампиров и правда в городе нет.
Гвен предложила разбудить Нашего, я тоже к этому склоняюсь, но надо еще парней спросить.

День 4.
Приходил местный священник. Долго-долго читал лекцию на тему нашего святотатства. Когда зашла речь о ночном приставании к девушкам Гвен взвилась. Черный так и не понял в какой момент ее пламенной речи на тему измены и разврата ему на голову опустился стул. Пока злая Гвен оттаскивала тело Черного в их комнату, я прикидывала, как быстрее выпроводить святого отца. Помог Шеф. Предложил старику обсудить все принципиальные религиозные основы за пределами нашего местного рассадника греха.
Уж не знаю, что он там наговорил, но вечером вернулся в рясе и постриженный в монахи. Гордый, чуть ли не хрюкал. Дал обед безбрачия и вроде даже теперь будет соблюдать пост. Интересно, сколько его новый глюк будет продолжаться.
Крисс куда-то испарился. Вернулся вечером, одетый в женские шмотки, читающий индийские мантры. Я не знала что местные коноплю выращивают. Надо будет в следующий раз предусмотреть такой вариант.

День 5.
Гвен просила прощение у Черного. Оказывается это она к местным невинным приставала, после нашего вечернего опробования самогона. До сих пор интересно, у Черного просто провалы в памяти, или он правда не помнит куда девай свой меч?
Крисс совращает местную молодежь. Уже половина города активно дымит самокрутками, вторая половина пьет самогон местного разлива. Достать бутылочку уже довольно сложно. Гвен ходит злая, жалуется на несварение желудка и пост-похмельный синдром в виде тошноты и кругов под глазами. Шеф активно пропагандирует веру, вот только девушек жалко.

День 6.
Все долго спали. Когда проснулись долго тупили. Ну и кто подлил мне эту гадость в кофе. Никогда не думала, что самогон и кофе в условиях прокуренного помещении так торкает.
Гвен и Черный опять пропали. Сотовые не отвечают, ауры не просвечиваются. Шеф приперся в полдень с двумя послушниками, похвастался новым саном, каким, он и сам не помнит уже, заявил что будет составлять новый план крестовых походов. На попытку намекнуть, что здесь вроде даже православная вера, отмахивался и орал что-то про новые территории. Похоже нашу команду понесло.
Крисс пришел под вечер. Усталый, голодный, заявил что всеми лапами за пробуждение Нашего, что даже знает некоторых кандидатов на роль будущих убиенных вампиров (прятал побитый глаз за темными очками), заявил что хочет работать. Интересно, это ему после удара в глаз такое просветление наступило. И то прогресс.

День 7.
Шеф сам притащил гроб из подвала. От мумии вампира пахло самогоном. Крисс прятал глаза и что-то невнятно объяснял. Хорошо еще крови не давали. Приперлись Гвен и Черный. Увидев Нашего заметно оживились, даже сбегали в ближайшую таверну за кровью. Хорошо еще в городе подсчет местных бомжей не ведется. Надеюсь у нашего трупика в крови не так много алкоголя. А то Нашему уже распивона самогона с Криссом достаточно.
Залив мумию кровью ушли ждать результата. Парни отсыпаться а я приводить Гвен в чувства. Как уснули не заметили.
Ночью проснулась от того, что кто-то тряс меня за плечо. Наш улыбался гнилыми, еще не регенерировавшими зубами, попросил пивка. Толи самогон влитый в него Криссом еще действовал, толи правда жертвенная кровь оказалась с излишками алкоголя.
Пиво нашли в подвале. Выпила с проснувшимся вампиром за компанию, выслушали его жалобы на тяжелую жизнь, неудобный гроб и тупых работничков (часто упоминалось имя Крисса). Завтра будет болеть башка.

День 8.
Весь день готовились. Чистили пушки, готовили серебряный пули. Гвен до блеска надраила свои ножи. Черный вспомнил что отдал свой меч под залог за выпивку в местном баре, пошел разбираться. Вернулся с мечом и ящиком самогона. Шеф шел рядом, уже без рясы, жаловался на непонимание со стороны властей и вообще.
Ближе к вечеру спустились в подвал, выпили за встречу, выпили за хорошее начало трудовой деятельности, выпили за будущих вампиров, выпил за… Последнее что помню, Крисс соглашался с Нашим, что дружба дружбой а служба службой, это они про местных… Что было дальше помню плохо.
В час ночи разбудила Гвен, сказала что пора бы уже. Пришлось выползать из под стола и ползти в ванную. Боже, какая я с бодуна страшная. Теперь главное что бы не перепутали с вампирами.
Наш ушел немного на веселее, обещал принесли трофеи. Мы тоже зря времени не теряли, пробежались по курятникам и огородам. К утру набрался приличный запас жратвы, а Крисс так вообще просто светился от счастья. Тоже мне, герой любовник.
Наш пришел под утро, усталый, но довольный. Результат обещал уже на другой вечер.

День 9.
Началась потеха. В местном баре уже рассказывают о странных нападениях на молодых девушек. Ну почему Нашему именно девушек в первую ночь подавай. Крисс все шутил, что невинные становятся вампиршами а грешные… Ответила ему что просмотр аниме на него не очень хорошо влияет. Пока насчитала пять жертв. Наш дрыхнет в своем гробике, перед тем как отправиться на боковую, попросил оставить хоть одну ему в невесты.
Ночью решили никуда не ходить. Пусть немного вампы поплодяться. Когда их мало неинтересно. Выпивка закончилась, денег я не выдала, так что все спали.

День 10.
Кто-то сломал охранное заклинание на воротах. Уперли гроб. Судя по следам на стенах наши молодые мертвые невесты с клыками и жаждой крови решили вернуть своего короля. Ну да и ладно. Наш не дурак, и без нас проживет, особенно в окружении таких девиц.
Слухи ползут по городу. Все еже косятся на старые дома, к нам пока не лезут. Спасает крест, который Шеф на крыше устроил еще в бытии своего духовного сана.
У всех чешутся руки погоняться за вампирами. Парни уже заключают пари у кого убитых больше. Гвен с утра ходит зеленая, жалуется на тошноту. Хотя вроде бы вчера спиртного не было.
Ночью пошли на дело. Пока строим из себя героев, спасая местных жителей, поздно вышедших на улицу. Прибили трех или четырех вампирш, одну ранили, попросили передать привет их королю. По-моему она обиделась, маты сыпала отборные. Гвен чего-то разревелась над мертвым телом, причитала, что при полной луне оно так красиво лежит.
Где она уже набраться успела? В таверну что ли заглянула?

День 11.
Приходили местные жители, приносили жрачку и немного самогона. Просили защиты и всего такого. Мы обещали. Но скрещенные за спиной пальцы… ну вы сами понимаете.
Гвен проснулась поздно, долго не могла прийти в себя, потом долго тупила. Злобно смотрела на Черного. Чего они там ночью не поделили.
Ночь была более удачливой. Вампирши активничают, работки у нас теперь больше. Парням весело. Крисс с утра пил, так что вечером пошел к новому замку Нашего, долго орал под окнами, вызывал старого друга на пьянку. Наш вышел, они долго о чем-то говорили возле старого моста. Потом со стороны кладбища разносились их дикие вопли (песнями это назвать было сложно). Хорошо еще вампирши были в отлучке, а то досталось бы обоим.

День 12
Утром оказалось, что Крисс извел весь запас самогона. Отослали его за новой порцией. Вернулся он довольный. Впарил каким-то лохам партию освещенного чеснока, спертого на соседнем огороде, да два осиновых кола. Там же в баре узнал что вампирши ночью наведались в баню. Долго ржали над приколом Нашего. Дуры-укушенные не так поняли его посыл.
Черный заразился идеей легкого заработка и теперь ходит вместе с Криссом торгует чесноком. Гвен отозвала меня в сторону и обрадовала задержкой. Попросила проверить. Ну и как я могла отказать подруге?
Гвен теперь не знает как обрадовать Черного, что он скоро станет папой.
Ночь была бешенной. Вампирши выгнанные из замка Нашим, страдающего пост-похмельем, мотались по городу и доводили всех своим наглым поведением.
Мы из принципа отсиживались у себя. Гвен молчит, Черный тупит. Остальные, включая меня, пьют.

День 13.
Опять весь день проспали. Шеф проснулся первым и первый же ушел на охоту. Крисс потом еще долго возбухал, что мол тот жулит. Прям дети малые, только и думают что об играх. Переедем в цивилизованный мир куплю им игровую приставку.
Так как Гвен все еще в шоке от новости на вылазку пошла одна. Трех вампирш и одного молодчика уложила возле церкви. А за церковью нашла Крисса. Тупящий напарник выдал не самую лучшую информацию: по городу окромя вампиров еще и зомбяки ползают. Зомби не наша специальность. Тут или местная флора-фауна или кто-то решил с нами за территорию конкурировать.
Отправила Крисса на разведку, сама пошла к Нашему, вдруг он что знает. Наш ничего не знал, жаловался на тупых слуг. Хотел снова в спячку. Я обещала что скоро все закончиться.

День 14.
Крисс явился под утро, злой, побитый. На другом конце города активничает недавно прибывшая секта. Они и оживляют убиенных. Как Крисс объяснил, они там все молодые, зеленые, работают по принципу Вуду, но их много. Его взяли числом.
Ночью решили пойти на вылазку вместе с Черным и Шефом. Но нас опередили. Группа неизвестных в плащиках стала нападать на нашу обитель. Внутрь не залезли (а мы с бодуна и бессонных ночей и ухом не вели, спали без задних лапок) зато поломали доски в стене, так что теперь у нас сквозняк, сорвали крест и написали много чего нехорошего на заборе и воротах.
Первая это безобразие обнаружила Гвен. Так что ночью в разведку пошли все. Вампиры побоку, а вот с сектантами все хотели поговорить по душам. Команда зеленых оказалась не очень опытными гопниками со склонностью к сатанизму. Долго пытались все уладить по хорошему, но ребята территорию покидать не захотели. Под конец разговора вызвали своих жмуриков. Гвен при виде дохлой плоти вывернуло. Беременным это противопоказано.
Обиженная Гвен (ей сейчас простительно) и напуганный Черный не долго думая пошли в атаку. Эх, хорошо смотрятся на фоне сходящей луны берсеркер в последней стадии озверения и банши при условии ее беременности. Жмурики разлетались в разные стороны с завидной частотой. Подоспевшие на шум-гам вампирши явно не ожидавшие здесь таких разборок присмирели и даже выпили с нами за компанию.
Утром их охмелевших Наш отбуксовал в свой замок а мы пошли считать чужие потери. В старом доме кучка выживших сектантов клятвенно заверяли разгоряченную Гвен, что больше пакостить не будут, и все починят.

День 15.
Как домой вернулись не помню. Гвен все же рассказала Черному о беременности. Тот на радостях отправил бывших сатанистов за самогоном и закусоном и прямо на бывшем поле боя мы устроили пикник. Из сектантов устроили небольшой оркестр. На их третьей плаксивой песенке я и отрубилась.

День 16.
Ночь более мене спокойная. Пьяные вампиры под началом Нашего отсыпаются. У нас генеральная уборка и отсыпон. Похмеляться в принципе нечем, заняться тоже.

День 17.
В городе народу стало явно меньше. Это беспокоит. Но видимо лишь меня. Шеф и Крисс активно мочат вампиров, Черный бегает вокруг Гвен, доводя ее до белого каления своей заботой. Сатанисты быстро смылись куда подальше, как только мы все уснули.
Вечером смоталась к Нашему. Тот жалуется на большое число вампиров. Ну в общем опять все по старому. Опять перебор. Недосмотрели.

День 18.
Усталые и злые парни предложил выжечь город напалмом. Мотаться за дурными тварями им уже надоело. К тому же выпивон закончился, а всю травку затоптали разгоряченные сатонисты. Стоит вопрос: что делать с местными жителями.

День 19.
Вопрос с местными решился сам по себе. Утром все выжившие погрузились на телеги и умотали подальше от проклятого места. Мы предприняли попытку дневной вылазки. Но видимо мародеров здесь и без нас хватает. Какая неблагодарность, ничего особо ценного не оставили. Мы что голодать должны, и это после того как мы честно спасали их от зубастой напасти.
Вечером приперлись к Нашему и предложили идею с напалмом. Вампир собрал все свои монатки и быстро перебрался к нам. В гробу он утащил все ценности которые смогли добыть его прислужные. Это уже немного всех развеселило.
Крисс нашел в каком-то подвале порох, обещал фейерверк.
Гвен жаловалась Нашему на Черного, хвасталась беременностью. По-моему Наш испугался.
Эту ночь решили отоспаться. Фиг его знает сколько нам завтра ехать.
Правда под утро дуры-вампирши разбудили своим воплем. Молодчики с зубами требовали своего короля назад. Наш выл что не хочет. Что ему спать пора и все такое. Всех опять успокоила Гвен. Беременная Банши страдала перепадом настроения.
Разогнав всех клыкастых решили что надо бы и собираться. Начинало светать. Наш устроился в своем гробике, обещал что как только так сразу. Ну полгода спокойного сна я ему обещала. То чего натырили в городе на это время хватит.

День 20.
Парни бегали по городу, засыпали порох, готовили шутихи. Добивали сонных в преддверии нового дня вампиров. Когда Шеф отогнал караван на приличное расстояние запалили костер. Хорошо город горел. Гвен снова ударилась в слезы, ссылаясь на красоту. Черный ее успокаивал, наливал горячительных, упертых в каком-то доме.
Когда фейерверк закончился отправились в путь. За два километра успели так надраться что уже не просто катились а неслись по каменному тракту. Напуганные кроты вылезали из нор, и провожали нас дикими взглядам. Из леса даже кажется медведь выходил, или это был заросший лесник с квадратными от изумления глазами.
Еще километра через три мы уже были похожи не на убийц вампиров а на цыганский табор. Орали песни, травили анекдоты. Править повозкой уже никто нормально не мог, так что нагнав табор бывших местных жителей, чуть не снесли их обозы. Хорошо еще они быстренько въехали в ближайшую канаву.
К вечеру уставшие решили все же нырять в портал. Крисс взялся его налаживать, и опять что-то портанул. В общем, проснулись мы опять на окраине какого-то захолустья.
Как там значилось на отбитой дощечке… Трансильвания, что ли…
Хотя какая нам теперь разница…

---

[Анри де Валуа]

О бездарности
Умру- но знаменитой точно стану,
Пускай талантом вовсе не блещу,
Из собственной бездарности восстану,
Пускай мне не дано писать романы
Я о себе весь мир оповещу!

Моя бездарность абсолютно гениальна,
Как атомная орбиталь – она завершена,
Неповторима и концептуальна
И разнообразна, и конфигуральна ,
А главное всецелостно смешна.

---

химера

[птица луны]

Локоны ластятся проволокой по проводам,
Тело изгибом хищным прильнет, не грея.
Это любовь химерья к чужим мечтам,
Это попытка согреться в поисках змея.
Ласка пустых словесных прелюдий фраз,
Ей что камню в поле буйные ветры.
Шепот не будит пламя в глубинах глаз,
В поисках змея пусты чужие обеты.

Осень сменяет лето, зима грядет,
Руки замерзнут, и тело скует прохлада.
Кольцами свою душу химера вьет,
В поисках змея чужие сердца наградой.

Блик чешуей на гладкой грани воды,
Месяц серпом в ладонях легких искриться.
В ворохе рыжих листьев замрут следы,
Кинется вниз на змею хищная птица.
Небо украсит узор перекрестья крыл,
Перья веером в листьях как росчерк боли.
Это чужие жизни чужих светил,
Камни безлюдной дороги в поисках воли.

Локоны ластятся проволокой по проводам,
Лицам не верить словам, полюбить не умея.
Жмется к теплу руки по его следам,
Сердце неся как дар знаком верности змею.

---

маленькая история

[птица луны]

Разлад начался давно. Сначала он порвал ее стихи, потом намотал гитарные струны на тонкие изломанные морозом пальцы деревьев, потом, нашел ее книги, распустил по ветру птицы листков.
Она возвращалась домой, когда на головы прохожих с неба начали падать слова. Слова заключались в страницы, страницы объединялись номерами. Она ловила обрывки своей написанной жизни и читала. Одна за другой ложились страницы дневников в листья осени, намокали в лужах, уплывали по ним корабликами мыслей.
Разлад начался воском с обгоревших свечек на ладони, когда уже все равно что слушать – металл или рок. Капли застывали в нерешительности и оставались белыми следами на паркете. Цветы вяли и облетали, не принося плодов, а зеркала отражали свои миры, невидимые и невиданные доселе.
Так начался разлад. Она закрыла книгу, зачеркнула последние строки в тетради, и ей стало все равно.

Радуга над домом расстелилась цветистым ковром и упиралась в пространство, именуемое небом. Лоскуты облаков стелили свои замысловатые лилии линей по крышам, ласкаясь к верхушкам лиственных деревьев. Ливень опрокинулся на землю искрами мимолетной радости, проникая под одежду и играя чувствами. Радуга обняла, окутала ласковым зверем, и плечи перестали мерзнуть.

Осколки птичьих голосов цветными стеклами врезались витражом в память.
Так началась весна.

---

Так, небольшой стишок человека, который иногда берется их кропать

[Hasegawa Ayumi]

Такие прекрасные и далекие
Эти звезды в небе.
Все, как близнецы, похожие,
Сияют вдалеке.

Знаешь, мы всегда рядом
Как бы ни были далеко.
Я не могу достать тебя взглядом
Ты, как звезда, слишком высоко.

Капля на губах…
Может, это слеза?
Слеза, как в наших сердцах.
Я слишком далека…

---

сепроглазый зверь

[птица луны]

Идти по своему отражению в асфальте,
Слушать чужую музыку.
Смотреть в силуэты домов,
Никого не держа за руку.

Сквозь город промокший пройти с ветром,
Ногой разгоняя листья.
На влажных прядях ошметки лета
С запахом пряным слилися.

Полоски дороги, следы пешеходов
Люди в расплывшемся мареве.
Над головой – ясно, под ногами – холод,
Бензин в черных лужах пламенем.

Зябкие пальцы мнут паутину
Греться холодом осени.
Город в коконе серого ливня,
Бабочки крылья сбросили.

Зеркала мостовых в трещинах камня,
Небо – серым туманом.
Ветер осколками вскользь по коже,
Дождь через трубы пьяный.

Уже улицы, дома серее,
Крыши изгибами клонятся.
Город прильнул сероглазым зверем
В ожидании зимней бессонницы.